Убийство в соль минор

У меня голова кружилась от услышанного. В первые минуты своего пребывания здесь она походила на высокомерную, холодную даму, заявившуюся с намерением объяснить мне отсутствие каких-либо прав на Вайса. Я просто была уверена в этом.

Ее одежда, манера держаться, драгоценности, дома в Европе, богатство — все это меньше всего свидетельствовало о том, что она примет меня в свою семью. И тут вдруг такое!

— Привет! — В гостиную вошел, сияя счастливым лицом, Сережа. Он всегда был доволен и радостен после плодотворной репетиции. — Извините?

Он прищурил глаза, разглядывая Ирину.

— Вы — Ирина Вайс! Как я рад! А где Михаил Семенович?

— Сережа… Какой ты… просто красавец! А как играешь?! Я все слышала. Стравинский! Ты блестяще справился! Какой темп! Миша исполняет это медленнее.

Сережа подошел к обеим гостьям и поцеловал им руки. Лариса Альбертовна бросила на меня виноватый взгляд, словно ей было стыдно за то, что она столько лет покрывала зятя-изменника. Но вспоминая наши с ней встречи и ту ночную беседу, в ночь убийства Коблер (вот душа не позволяет мне называть ее своей матерью и даже Ритой!), когда я, оставив в ресторане Горкина (моего отца!), помчалась к ней в надежде узнать правду о своих родителях, я уверена, что она была честна со мной. Но как же чудовищно срежиссирован этот жизненный спектакль: я, оставив в ресторане своих родителей, помчалась в Пристанное, чтобы поближе подобраться к тайне своего рождения! Дьявол посетил этот ресторан, раз мой собственный отец положил на меня глаз и согласился провести со мной ночь в гостинице, да к тому же еще принял меня за мою же мать, которую пытался шантажировать! Как все это осмыслить, пережить?

Надо ли описывать мою радость, когда темная полоса моей жизни уступила место светлой, солнечной в момент появления в моем доме Ирины Вайс?! Вот уж откуда не ожидала такой душевной теплоты, такого понимания и участия! Кто бы мог подумать, что эта женщина, покой которой Михаил Вайс оберегал как мог, скрывая свои романы, распахнет мне свои, без преувеличения, родственные объятия? Даже появление самого Вайса, моего деда, не произвело на меня такого впечатления, поскольку я уже была согрета любовью этой замечательной женщины, была убаюкана ее лаской и сердечностью.

Вайс появился на пороге нашего дома с охапкой роз, обнял меня и долгое время не мог вымолвить ни слова. Мы все, в том числе и Сережа, были растроганы, счастливы!

Я поставила на стол еще три прибора и подумала тогда, что впервые вижу за своим столом людей, которых могла бы назвать своей семьей. И пусть в моих жилах течет кровь одного Вайса, я была уверена, что Ирина и Лариса Альбертовна, люди по крови мне чужие, станут мне, быть может, роднее и ближе деда. И вообще кровь — не главное. И как жаль, что понимание этого пришло ко мне с таким опозданием.

15. Сергей

Это был один из счастливейших дней в моей жизни! Валя обрела свою семью, в моей же жизни появились Вайсы! Я знал, чувствовал, что отныне они станут частью нашей жизни и что придет день, когда Михаил Вайс сможет взять на руки своего правнука или правнучку, и это событие сблизит нас еще больше!

Обед растянулся на несколько часов. Когда Валя подала десерт, мы с Михаилом Семеновичем, оставив наших женщин, которым было о чем поговорить, отправились в кабинет — мне не терпелось показать ему свой рояль, поговорить с ним о моей новой программе, задать ему вопросы, касающиеся некоторых произведений, которые ему были наверняка знакомы.

Однако, когда мы остались одни, он, вместо того чтобы говорить о музыке, спросил меня о том, как продвигается следствие.

— За что их убили, Риту и Горкина? Я не понимаю! — Он говорил эмоционально, чувствовалось, что эта ночь после нашего с ним разговора не прошла бесследно. Он думал о своей дочери, о том, как трагично закончилась ее жизнь. Я же подумал тогда, что, вероятно, он единственный и жалеет ее, в то время как мы все, даже Валя, относимся к ее смерти как к справедливому наказанию. Быть может, он считает себя виновным в том, что с ней произошло. Возможно, если бы он больше времени уделял ее воспитанию, то она выросла бы хорошей, кроткой девочкой, точно чувствующей границы дозволенного. Хотя, с другой стороны, его родной сын, Петр, воспитанный, казалось бы, в приличной семье, тоже не очень-то чувствовал эти грани. Доказательством тому стал наш ночной разговор, когда Вайс предположил, что мы с Еремой явились к нему, чтобы сообщить, где в настоящий момент пьянствует его сын. Стало быть, не все так гладко и в их семействе.

— Идет следствие, но никто точно не может сказать, за что и кто убил их, — ответил я. — Однако есть предположения, что это двойное убийство связано с прошлым Риты.

В сущности, ничего нового мы друг от друга не узнали, поскольку обменивались соображениями ночью.

— Скажите, Михаил Семенович, вам что-нибудь известно о станции Анисовая?

— Да нет, ничего. Ну, есть такая станция, и что?

— А фамилия Хлуднев или Хлуднева вам ни о чем не говорит?

— Надо подумать. Но пока что на ум ничего не приходит.