Надю доставили домой уже глубокой ночью. Мысли о событиях дня не давали ей долго уснуть. Вдруг среди мрачных картин в памяти возникло знакомство с Андреем. Беспокойство постепенно стало отступать от неё. Она думала о будущей встрече с ним. Поймала себя на мысли, что хочет, чтобы он позвонил ей. В мыслях она уже примеряла свой наряд, в котором придет на первую встречу. Мечтала, как они будут гулять по парку, обнявшись. Представила свой первый поцелуй. Наде хотелось узнать о нем больше. В душе почему-то жила уверенность, что у них много общего. «Ну вот, – подумала Надя, – совсем увлеклась. Осталось помечтать еще, как поженились, народили детей. Жили счастливо и умерли в один день. Фантазерка. Ну и глупая я. Он еще не позвонил, а я уже нам все придумала». – и улыбнулась. Надя смотрела куда-то в темноту комнаты, потом закрыла глаза и уснула.
Серега с Пашкой не поехали домой. Не хотелось будить близких. Решили переночевать в отделении. Поделили в рабочем кабинете столы, кто где будет спать. Шумно вздохнув, оба быстро уснули. Даже событиям дня не удалось занять их мозг. Они ничего не обсуждали. И тому и другому хотелось просто лечь и уснуть. Усталость взяла свое.
– Вставайте, горемыки. Так и знал, что здесь ночевать будете. А я домой все-таки поехал. Пожрать взял, – громко, звучно разбудил ребят Арсений.
Сергей и Пашка открыли глаза, но не сразу сообразили, что уже утро и что ночевали они в отделении. Но потом переглянулись, вспомнили, как оказались тут. Глядя на своего могучего сотрудника, ухмыльнулись, оба знали, что их богатырь Арсений без пожрать не мог.
– Давайте вставайте, умывайтесь, а я пока кофейку с бутербродами приготовлю. Сейчас завтракать будем, – заботливо хлопотал он.
И Сергей, и Павел все еще хотели спать, аппетит тоже еще не проснулся.
– Видели бы вы себя. Вы как два пьяных, взъерошенных воробья. Слезайте со стола. Давайте дуйте морды мыть, а то смотреть на вас страшно, – ржал беззлобно над ними Арсений – Вы не одни в отделении ночевали. Эксперты, говорят, тоже тут всю ночь работали. Вроде обнаружили что-то. Наш маньячина или нет, скоро узнаем.
Пока парни умывались, на столе уже дымился кофе, а на широкой тарелке лежала гора бутербродов. Сразу видно, что Арсений жил один. Бутерброды были правильные, мужские. Сослуживцы сели завтракать в полном молчании. Хотелось просто насладиться завтраком и смотреть, как за окном красиво падает мягкий, пушистый снег. О работе не хотелось ни говорить, ни думать. Хотелось чувствовать, как по телу разливается тепло от горячего кофе, выгоняя сонную хандру, как организм постепенно просыпается. Так и завтракали в молчаливой тишине.
Свет фонарика резко остудил пыл. Внутри что-то оборвалось. От досады заскрипели костяшки на руках. Еще через секунду он стоял под лестницей, прячась от обличающего света. И потихоньку опускаясь по лестнице, спрятался за дверью подвала. Внутри все негодовало. Внутренний зверь выл.
– Вся охота насмарку! Дура. Повезло сучке, удачливая, – злобно хмыкнул он. – Ну и черт с ней! – он тихонько повыл, явно не ожидая такого поворота. Но успокоения не было. Внутри адреналин разогнался, а выхода не получил, и тело начало ломать. Ломать так, что голова разболелась, потрескивая в висках. Ярость не отпускала, она ломала тело и требовала выхода. Только боль могла утолить эту жажду. Своя, чужая – не имело значения. И он остервенело принялся бить кулаком о стену и трубы подвала. Боль пронизывала руку, но еще не была достаточной, чтобы заглушить внутреннего зверя.
– Сдохни, сдохни урод! Этого тебе надо было? Этого?
Он бил и бил кулаком, кровь пропитала перчатку. Боль уже не чувствовалась, она постепенно утихала. И в какой-то миг зверь отступил, он почувствовал в себе человека. Он тяжело и болезненно вздохнул. Ноги подкосились, он медленно опустился вдоль стенки. Какая-то космическая усталость упала на его плечи. «Я больной псих», – подумал он. В такие моменты ему казалось, что ужасные вещи делал не он, а другое его «я». Раньше его законопослушная половина не чувствовала за собой вины, а потому было вдвойне обидно принять наказание по вине темной его стороны, которую он тоже осуждал. Его раздваивало, и он не знал, как к себе относиться. Потом просто перестал об этом думать. Просто принял себя таким, какой он есть. И равнодушие поселилось в сердце. Не трогали его ни жалость к жертвам, ни ужас содеянного его руками. Перед глазами поплыл знакомый туман. И в нем он снова увидел призраки убитых им девушек и женщин. Вот они тянут к нему свои синие руки, из пустых глазниц текут слезы. Из вспоротого живота вываливаются внутренности. Бледно-синие, со спекшейся кровью на волосах, они шли к нему.
– Идите вон! Вы же знаете, я не виноват! Это все зверь! Зверь! – кричал он.
– Ты, ты, это ты, – утробно, мертвенно шептали они. – Умри, умри, пожалуйста, умри.
Они всегда просили у него это. Вот вперед вышла та, самая первая. Она шла на него, улыбалась и ласково сказала, протянув ему петлю: