Я не верю, что достаточно обозначить высокие этические качества и очевидный консенсус по поводу сексуальных нарушений границ в терапии, чтобы обеспечить надлежащую защиту клиентов. Конечно, психотерапевты любого общества, которое намерено сформулировать четкую этическую политику, защищаются, когда говорят, что это якобы отразит нехватку их этических качеств. Я имею в виду, например, Американскую психоаналитическую ассоциацию, Американскую психиатрическую ассоциацию, Американскую психологическую ассоциацию, Национальную ассоциацию социальных работников, Американскую ассоциацию супружеской и семейной терапии. Однако и у нас есть организации и общества, в этических кодексах которых сексуальные контакты между членами ассоциации и клиентами строго запрещены[156]. Однако такой пассаж, как «не допускаются, в частности, политическая индоктринация, религиозное миссионерство, сексуальные отношения и принуждение к подчинению»[157], служит защите пациентов и недостаточно регулирует защиту аналитика. Для пострадавших также может быть очень важно, чтобы при доказанном пренебрежении этическим кодексом применялись различные санкции, например, выговоры и штрафы, исключение из общества, потеря лицензии на практику.
Там, где начинается сексуальная близость, о терапии уже не может быть и речи. Терапевт нарушает свое обещание самоотдачи и моральной целостности, когда он вместо терапии предлагает себя во плоти и крови и требует плоти и крови клиентки. Не надо думать, что светлая аполлоническая сторона этой профессии существует без темной. Мы встречаемся со своей тенью в образах шарлатанов, лжепророков и терапевтических сообществ, подобных сектам. Терапевты, которые манипулируют клиентками в своих целях, делают их объектами, жертвами своей тени. Речь идет не просто о личных недостатках, но и о патриархальных ценностях, среди которых главная — власть и которые слишком редко ставят под сомнение. Наименее злоупотребляющие терапевты уже готовы критически рассматривать в супервизиях такую индивидуальную и коллективную теневую тему. Умение конфронтировать с собственными ошибками, по моему мнению, преподается в учебных институтах в явно недостаточном объеме.
Особенности терапевтической ситуации, с точки зрения психодинамики, неравных знаний и властных отношений, различные авторы сводят к сравнению запрета на сексуальный контакт между психотерапевтом и клиенткой с табу на инцест. Сексуальные отношения между терапевтом и клиенткой являются нарушением табу, которое углубляет уже существующий травматический опыт и добавляет новую травму.
Рассматривая последствия сексуальной близости между терапевтом и клиенткой, мы обнаруживаем поразительное сходство с синдромом посттравматического стрессового расстройства, уже описанным выше. Есть попытки описания клинической картины как «синдрома секса между терапевтом и клиенткой». К таким последствиям относятся следующие важные аспекты:
1) амбивалентность;
2) вина;
3) изоляция;
4) пустота;
5) когнитивные расстройства внимания и способности концентрироваться, флэшбэки, ночные кошмары, подавленность мыслями и образами;
6) расстройство идентичности и установления границ;
7) неспособность доверять (конфликты на тему зависимости, контроля и власти);
8) неуверенность в своей сексуальности;
9) эмоциональная лабильность, тяжелая депрессия;
10) подавленный гнев;
11) повышенный риск самоубийства.
Важно отметить, что не все эти симптомы возникают сразу после сексуальной эксплуатации терапевтом, но иногда проявляются со значительной задержкой. Таким образом, может случиться, что пострадавшие еще не осознают злоупотребления в то время, когда оно происходит, и то, насколько глубоко это переживание может повлиять на их психическое здоровье.
За этими хладнокровными перечнями симптомов стоит страдание и отчаяние бесчисленного числа женщин, поэтому я хочу привести слова одной женщины — представительнице очень многих пострадавших:
«Только сейчас, когда я смогла это признать, я знаю, что мой опыт отношений с мужчинами оставил глубокие раны в моей душе. Когда мне было 30 лет, я приняла участие в групп-динамическом семинаре. О психологии у меня тогда не было никакого представления. Триггером сделать это, вероятно, послужил мой поиск порядка и различия, потому что мои отношения с отцом оставили меня в замешательстве относительно отцовского духовного, упорядочивающего принципа.