Тэрлейн говорил почти автоматически, и инспектор Тейп сломал карандаш.
— Но послушайте, сэр, этого не может быть! — возразил Тейп, заливаясь румянцем.
— Тут все правда, — сказал Фрэнсис с усмешкой. Он становился все более раздражительным. — Ради бога, не начинайте все сначала! Мы все сомневались в этом. Я знаю, так не должно было произойти, но это произошло. Продолжайте, пожалуйста.
— Но я обязан делать то, что обязан, мистер Стайн! — сказал Тейп, постукивая костяшками пальцев по блокноту. — И я не собираюсь получать нагоняй от главного констебля. Здесь, сэр, какая-то ошибка…
— У вас есть еще вопросы? — спросил Фрэнсис. — Доктор Тэрлейн ждет.
Инспектор повернулся к Мэссею:
— Вы подтверждаете все это, сэр?
— Абсолютно все, — ответил секретарь. Он выглядел усталым и вялыми движениями приглаживал свои жидкие волосы. — Я готов дать показания. Итак…
Он подробно рассказал о том, что ушел из столовой до того, как подали кофе, чтобы подготовить письмо. Поднялся наверх, отпечатал письмо, спустился и стал искать своего работодателя. Это было где-то после половины десятого. Когда он сказал о том, что вошел следом за лордом Рейлом в Оружейный зал, инспектор Тейп подался вперед:
— Скажите, он выглядел… расстроенным, сэр?
— Насколько я мог судить, весьма расстроенным. Освещение было очень тусклым, горела лишь одна лампа. Я не включал верхний свет, он всегда запрещал делать это. И потом, я общался с ним всего минуту. Но он определенно находился в состоянии шока.
— И что именно он вам сказал? Пожалуйста, поточнее, — предупредил инспектор.
Мэссей нахмурился:
— Это-то я и пытаюсь вспомнить весь вечер. Что-то типа «они взяли жемчуг» или «украли жемчуг», что-то вроде этого. Затем я попросил его подписать письмо.
— Он не сказал, кто это «они»?
— Нет, не сказал.
— А что он сделал потом?
— Потом он выставил меня за дверь и захлопнул ее. Больше я ничего не видел.
Инспектор написал что-то в своем блокноте, а потом почесал карандашом лоб.
— Сэр, у вас нет никакой идеи насчет того, зачем он пошел в Оружейный зал? Он не говорил, а?
— Нет, не говорил.
— Ах вот как. — Инспектор сделал новую запись. — Насколько я понял, — продолжал он, — насколько я понял… Мистер Тэрлейн сказал, что мисс Патриция Стайн находилась в этом зале в момент, когда был убит ее отец. Так? Она наткнулась на его тело. Ну тогда…
Мэссей, обменявшись с Фрэнсисом взглядом, переминался с ноги на ногу. Положение становилось все более затруднительным. Понятно, что им надо было договориться обо всем заранее, если они хотели, чтобы Патрицию оставили в покое.
— Что она там делала? — потребовал ответа инспектор.
Мэссей отвел взгляд.
— Что делала? Рассматривала оружие. Мы… мы часто так делаем.
Последняя ремарка прозвучала неубедительно. Тэрлейн подумал, что Мэссей не умеет лгать и что ему лучше быть поосмотрительней.
— В темноте? — Инспектор вскинул брови.
— Почему в темноте? Там горела одна лампа. По-моему, я говорил вам, что его светлость запрещал всем нам включать там свет.
— А вы, значит, это сделали, — сказал инспектор, вращая глазами. Он откашлялся и нахмурился. — Так все-таки… вы видели ее, сэр?
— Да нет! Не видел. Этот зал имеет в длину девяносто футов, и я с трудом разглядел там ее отца. А она была в другом конце зала, как вы понимаете.
— Но когда вы пришли туда, вы осмотрели весь зал, так ведь? Вы искали его светлость, видели ее?
— Я же вам сказал, и возможно, что я не дошел и до середины зала. Я просто окликнул ее отца и…
— Вот как! — воскликнул инспектор, начиная закипать. Его лицо побагровело, взгляд стал пристальным. — А разве она бы не откликнулась?
— С какой стати? — пожал плечами Мэссей. — Я не ее звал, как вы понимаете. Кроме того, если она была в дальнем конце зала, она могла не услышать меня. Из-за шума водопада. А если она бродила среди этих стеклянных шкафов, она бы меня даже не увидела.
Инспектор уставился на него.
— Мы должны побеседовать с мисс Стайн, — медленно сказал он. — Не сейчас, сэр, — махнул он рукой Фрэнсису, который собирался возразить. — Завтра. Но как можно скорее. Она, возможно, видела, как убивали ее отца?
Это вопрос не был адресован кому-то конкретно, и ответил Фрэнсис:
— Инспектор, вы же здравомыслящий человек. С богатым воображением. Разве не так?
Тейп снова откашлялся.
— Возможно, сэр. Возможно, я такой. — Он был явно польщен и крутил свои усы. — Что бы я хотел знать…
— Вы никогда не испытывали давления общества? — прервал его Фрэнсис. — Вам никогда не хотелось остаться одному, наедине с самим собой? Уединиться, так сказать… Вот так и Патриция… Она, уединившись, размышляла. Вы когда-либо были невосприимчивы к звукам извне?..
Тэрлейн попытался представить Патрицию размышляющей и нашел это затруднительным. Романтическая картина, нарисованная Фрэнсисом, была совершенно неубедительной, к тому же он говорил чересчур пафосно. Тэрлейн взглянул на лицо Кестевана. На нем, казалось, было написано: «Уж не собираются ли они говорить о моих любовных романах?» Он был явно обеспокоен этим. Тем не менее актер вынул карманное зеркальце и придирчиво взглянул на концы своего галстука.