Убийства на улице Морг. Сапфировый крест

Кульминацией представления стал тот миг, когда двери позади сцены распахнулись, открыв вид на чудесный лунный сад, и зрители увидели приглашенного профессионального гостя, знаменитого Флориана в костюме полицейского. Клоун за фортепиано заиграл хор полицейских из оперетты «Пираты из Пензанса», но музыка утонула в громе оваций, поскольку каждое движение великого комика было точным, хотя и несколько сдержанным воспроизведением поведения истинного полицейского. Арлекин бросился к нему и хлопнул по каске, пианист заиграл «Ты где взял эту шляпу?», а ряженый страж порядка с удивлением, почти не отличимым от истинного, осмотрелся по сторонам. Прыгающий вокруг него Арлекин снова ударил его по каске (пианист исполнил несколько тактов «Давай-ка еще разик»). После этого Арлекин бросился с объятиями к полицейскому, они вместе под восторженные рукоплескания повалились на пол, и звезда пантомимы продемонстрировал свое знаменитое неподражаемое умение изображать мертвеца, о котором до сих пор еще вспоминают в Патни. Поверить, что живой человек может держаться настолько безвольно, было почти невозможно.

Дюжий Арлекин сначала ворочал его, как мешок, потом легко подхватил и стал крутить и подбрасывать тело в воздух, как жонглер булаву, и все это под сопровождение развеселых фортепианных мелодий. Когда Арлекин поднимал тело комического констебля с пола, клоун заиграл «В сновиденьях о тебе прерываю сладость сна». Когда забросил его за спину, зрители безошибочно узнали «С котомкой на плече». Когда же Арлекин наконец отпустил полицейского, и тот с невероятно убедительным глухим ударом упал на пол, полоумный пианист забарабанил какую-то песню и даже пропел несколько слов, как до сих пор утверждают те, кто при этом присутствовал, это были «И нес письмо любимой я, да потерял в дороге».

Когда действо дошло до этой стадии безумства, отец Браун вовсе потерял возможность видеть, что творится на сцене, поскольку сидевший перед ним финансист поднялся в полный рост и начал лихорадочно совать руки во все карманы. Потом он нервно опустился, все еще ощупывая себя, но тут же вскочил. На какой-то миг показалось, что он собирается перешагнуть через рампу, но делец лишь метнул взгляд на клоуна, который продолжал наяривать на пианино, и, не произнеся ни слова, бросился вон из комнаты.

Священник несколько минут наблюдал за дикой, хоть и не лишенной некоторого изящества пляской самодеятельного Арлекина над гениально бесчувственным телом врага. Продолжая танцевать с живым, хоть и грубоватым мастерством, Арлекин медленно удалялся через дверь в задумчивый наполненный лунным светом сад. Импровизированный костюм из фольги и мишуры, который на сцене казался слишком ярким, становился все более и более таинственным и серебристым, по мере того как приплясывающая фигура удалялась под сияющим фонарем луны. Восторгу зрителей не было предела! Когда аплодисменты стали поистине оглушительными, Браун почувствовал прикосновение к плечу, и его шепотом пригласили пройти в кабинет полковника.

Он последовал за гонцом со все возрастающим чувством беспокойства, которое не развеял даже торжественный комизм сцены, представшей перед ним, когда он переступил порог кабинета. Полковник Адамс был все еще наряжен Панталоне, на голове у него сидела конструкция из китового уса, но в глазах было столько печали, что их взгляда хватило бы, чтобы остановить вакханалию. Сэр Леопольд Фишер стоял, прислонясь к стенке камина, и часто и сосредоточенно дышал, как человек, близкий к панике.

– Мне крайне неприятно об этом говорить, отец Браун, – сказал Адамс, – но дело в том, что алмазы, которые все мы видели сегодня днем, похоже, исчезли из кармана моего друга… И поскольку вы…

– Поскольку я сидел у него за спиной… – продолжил за него отец Браун с широкой улыбкой.

– Что вы, никто этого не говорит, – произнес полковник Адамс и бросил на Фишера хмурый взгляд, который скорее подтверждал, что нечто подобное обсуждалось. – Я всего лишь прошу вас, как человека благородного, оказать нам помощь.

– Другими словами, вывернуть карманы, – сказал отец Браун и извлек из них семь шиллингов шесть пенсов, обратный билет на поезд, маленькое серебряное распятие, небольшой требник и плитку шоколада.

Полковник долго на него смотрел, потом наконец заговорил:

– Знаете, содержимое вашей головы интересует меня куда больше, чем содержимое ваших карманов. Ведь моя дочь католичка. И не так давно она… – тут он замолчал.

– Не так давно она, – запальчиво воскликнул старик Фишер, – впустила в отцовский дом законченного социалиста, который открыто заявляет, что готов обокрасть богатого человека… И вот чем это закончилось.

– Если вас интересует содержимое моей головы, то – пожалуйста, – устало вздохнул Браун. – Чего оно стоит, можете решить потом, но первое, что я нахожу в этом заброшенном кармане, это следующее: люди, которые планируют украсть алмазы, не ратуют за социализм. Они бы уж скорее, – рассудительно добавил он, – стали осуждать его.

Полковник и Фишер переглянулись, а священник продолжил: