Убийства на улице Морг. Сапфировый крест

Здание это по форме напоминало букву «Т», только с очень длинной горизонтальной частью и очень короткой ножкой. Длинная двухэтажная горизонтальная часть с парадной дверью прямо посередине была фасадом и тянулась вдоль улицы. В ней находились почти все основные комнаты. Короткая ножка «Т» была расположена с задней стороны прямо напротив парадного входа. Эта часть здания была одноэтажной и состояла всего из двух длинных комнат, одна из которых была проходной. Первая из комнат была тем кабинетом, в котором знаменитый мистер Куинтон сочинял свои безумные восточные поэмы и повести. Дальняя комната была оранжереей, полной причудливых тропических растений удивительной и даже жутковатой красоты, которые в такие дни, как тот, купались в необычайно ярком солнечном свете. Поэтому, когда дверь в дом отворялась, иной прохожий мог от восхищения буквально замереть на месте, потому что в перспективе богато обставленного кабинета мог увидеть нечто подобное «волшебному превращению», неожиданной смене декораций в праздничном спектакле: фиолетовые облака, золотые солнца и малиновые звезды, которые одновременно были обжигающе реалистичны и в то же время призрачно далеки.

Леонард Куинтон, поэт, потратил много сил на то, чтобы добиться такого эффекта, и весьма сомнительно, что в каком-то из своих стихотворений ему удалось выразить себя так же блестяще, ибо он был человеком, который упивался цветом, купался в цвете, человеком, который в удовлетворении своей страсти доходил почти до полного отрицания формы… Даже идеальной формы. Именно поэтому гений его обратился к восточному искусству и образности, к тем затейливым восточным коврам или ослепительным вышивкам, где все существующие цвета словно смешиваются в один счастливый хаос красок, ничего не изображающий и не имеющий никакого смысла. Он, если и не с великим художественным дарованием, то с завидным воображением и выдумкой творил эпические поэмы и романтические истории, в которых буйствовали безумные, даже беспощадные палитры. То были рассказы о тропическом рае, зажженном пылающим золотом и кроваво-красной медью заката; о восточных героях в многоярусных тюрбанах на лиловых или иззелена-синих слонах; о сверкающих древним таинственным огнем горах сокровищ, которые не под силу поднять и ста невольникам.

Проще говоря, писал он о том восточном рае, который хуже иного западного ада, о тех восточных самодержцах, которых мы, скорее, назвали бы безумцами, и о тех восточных сокровищах, которые ювелир с Бонд-стрит (если бы сто изнемогающих невольников все-таки дотащили их до его мастерской), вполне возможно, не посчитал бы подлинными. Куинтон обладал гением, пусть даже нездоровым, и пусть даже нездоровость эта больше проявлялась в его жизни, а не искусстве. Сам поэт был человеком хилым и раздражительным, к тому же здоровье его в немалой степени истощилось восточными экспериментами с опиумом. Жена его, красивая и работящая (вернее сказать, со следами постоянной усталости на лице), неодобрительно относилась к опиуму, но еще более неодобрительно она относилась к настоящему индийскому монаху в бело-желтых робах, жившему у них в доме по настоянию ее супруга месяцами и являвшемся для него чем-то вроде Вергилия, который должен был провести его дух через восточные небеса и преисподние.

Вот из этой обители муз и вышли отец Браун и его друг, и, судя по их лицам, покинули они ее с облегчением. Фламбо был знаком с Куинтоном еще с лихих студенческих лет в Париже, и на эти выходные они решили возобновить знакомство, но теперь, ступив на стезю добродетели, он уже не находил былого удовольствия в обществе поэта. Одурманивание себя опиумом и сочинение эротических стишков с последующим записыванием их на пергаменте не было для него образцом поведения джентльмена, желающего скорой встречи с дьяволом. Когда мужчины остановились на пороге, собираясь свернуть в сад, калитка у дороги неожиданно отлетела в сторону, и молодой человек в съехавшем на затылок котелке решительно поднялся по ступенькам. Растрепанного вида юноша в крикливом красном галстуке, сбившемся набок и помятом, будто он в нем спал, держал в руке небольшую складную трость, которой нетерпеливо рубил воздух.

– Мне нужен старина Куинтон, – с напором произнес он. – Он еще не ушел?

– Мистер Куинтон дома, – сказал отец Браун, выбивая трубку. – Но я не уверен, что вам к нему можно. У него сейчас врач.

Молодой человек, похоже, не совсем трезвый, чуть пошатнулся и вошел в переднюю, и в тот же миг из кабинета Куинтона вышел врач. Он закрыл дверь и стал натягивать перчатки.

– Повидать мистера Куинтона? – с прохладцей произнес доктор. – Нет, боюсь, вы не можете его повидать. Я бы даже сказал, его ни в коем случае нельзя беспокоить, я только что дал ему снотворное.

– Да нет же, послушайте, дружище, – молодой человек в красном галстуке пытался поймать доктора за лацканы сюртука, – я совершенно на мели, я…