Убеждение

Друг, в конце концов, нашелся… Им стал Миша Чалый, тот некрасивый, отмеченный оспинами ученик, который при первой встрече Кости с классными товарищами назвал инспектора Герасима Ивановича добрым человеком. Костя ловил сочувственные взгляды Чалого, да и сам с любопытством присматривался к нему. Шестнадцатилетний Михаил — из числа великовозрастных старожилов класса — отличался от своих ровесников серьезным отношением к учебе. Однажды после уроков он подождал Костю у выхода из гимназии и сказал:

— Пойдем вместе? — Оказалось, что он жил под Замковой горой, на полдороге до Костиного хуторка.

Они пошли вместе. Была поздняя осень, но стояли солнечные, ясные дни. С низовья, с заречных просторов тянуло влажной свежестью; оголенные, осыпавшие листья деревья глухо стучали почерневшими ветками, мир природы был лишен своей нарядной красоты, но сохранял необъяснимую прелесть пронзительно-чистых далей, умытых недавно пролившимися обильными дождями.

— Хорошо, правда? — спросил Чалый, вдыхая всей грудью прозрачный воздух, и начал увлеченно рассказывать, как любит он бродить шт окрестностям Новгород-Северского, сидеть на берегу Десны или на Замковой горе.

Не сговариваясь, они сразу направились на Замок и сели на бугре у провалов, бросая камешки в бездонные трещины. В городе бытовала легенда, будто в глубине этих пещер спрятаны несметные сокровища, но охраняет их стоглавый змей. Не веря в сказку про змея, они посмеялись, однако спуститься вниз не решились — по тем же слухам, немало смельчаков, охотников до богатых кладов, оставили там свои жизни. Предания, прошлое родного края волновали Мишу Чалого, как и Костю Ушинского. И вообще, поговорив о гимназии, о товарищах, об учителях, они обнаружили много общего. Только совсем непохожей на Костину была домашняя жизнь Чалого.

Его воспитанием в семье никто и никогда не занимался. Отец — мелкий лавочник — пристрастился к спиртному и все до гроша пропивал, мать, выбиваясь из сил, не ведала, как прокормить, кроме сына, еще двух маленьких дочерей.

Светила ему в этом темном царстве домашнего неуюта лишь одна путеводная звезда: дедусь Алексей Иванович. Миша помнил его стареньким, немощным, почти ста лет от роду, неподвижно сидящим на своей лежанке. Потомок гайдамака Саввы Чалого, когда-то величественный, высокий, с широкой бородой, смотрел он из-под густых бровей кротко и беспомощно. Но до конца дней был в доме главою семьи — живым укором всякому безобразию.

Умер дедусь год назад, и для Миши тогда чуть не оборвался интерес к верной жизни. Забросил он учебу, шлялся по монастырской слободке в сообществе двух двоюродных братцев-искусителей, которые уже давно оставили гимназию. Да опомнился, вернулся в школу, захваченный неистребимой мечтой: стать ученым человеком!

Костя слушал товарища и думал — не у одного Чалого, у многих бородачей, что сидят с ним в третьем классе, охоту к учебе отбила начальная школа: много лет провели они в пекле поветового училища, да мало приобрели знаний. И сейчас — в гимназическом раю — все ли так хорошо? Почти про каждого учителя хоть анекдот рассказывай! Француз Терех совсем не знает русского языка — переводы за него готовит супруга. А математик Бойче? Вечно путается у доски в формулах и задачах. Вызубрит урок, а начнет объяснять и на половине споткнется. Стоит перед доской да знай нюхает табак, прочищая мозги. А хорошим ли манерам может научить инспектор Герасим Иванович, если он, следя за порядком, наводит его лишь кулаками и палкой? Недавно захватил гимназиста на гулянке и отдубасил его — воспитатель называется!

— Герасима ты не замай, — заступался за инспектора Чалый. — У него сердце есть. А ежели дерется, так иные хлопцы одну силу и признают, слов не понимают.

— Потому и не понимают, — стал спорить Костя. — Душу-то человека с детства развивать надо.

— Лучше уж палкой, чем директору ябедничать, — настаивал на своем Чалый. — Герасим-то Илье Федоровичу никогда не жалуется.

— Мудрено и жаловаться, когда директор почти в гимназии не бывает.