Убейте прохожего!

«А еще, – вспомнил он, – ей никогда не сиделось дома. Ее постоянно куда-то тянуло – то на съемки передач, как, например, в этот злополучный вечер, когда Малявин собирался делать репортаж с Нахаловки, то в гости, то на какой-нибудь там митинг или в кино…»

Романов сжал кулаки. Чтобы не разреветься, крепко зажмурил глаза и заставил себя думать о чем-нибудь другом, спокойном: о недописанном стихотворении, о своем будущем, о том, что будет делать дальше, когда закончится водка и ему волей-неволей придется выйти из дома.

«Как, оказывается, просто убить человека и остаться при этом незамеченным! Зашел в первый подъезд – ткнул ножом – поднялся на чердак. Прошел несколько шагов по чердаку – спустился – вышел из второго подъезда. И всё! Никаких улик! А если учесть, что по этим подъездам шлялись все, кому не лень, то можно не сомневаться в том, что и это преступление останется нераскрытым… Так, наверное, думал Демиург. И я бы тоже так думал, если бы не знал, что второй вариант моего выступления, где прозвучали слова о том, что страх смерти ничто по сравнению с самой смертью, не заменили на первый. Вроде бы мелочь, но из этой мелочи следует, что человек, который заставил меня шестнадцать часов пролежать на полу рядом с трупом Январского, услышал эти слова не по телевизору, и что ответ на вопрос: где он мог их услышать, может быть только один – в студии!.. В этом-то вся беда».

Романов выпил еще треть стакана водки. После чего снова подумал о Люде и о том, что в ее гибели есть немалая доля его вины.

«Если бы я сразу додумался до того, что тот, кого не побоялись впустить в свой дом такие известные люди, как полковник Власов, главный редактор книжного издательства Январский, журналист Солодовников, является их общим знакомым, и, следовательно, не менее известным в городе человеком, чем они сами, то я бы сумел спасти Люду. А если бы вдобавок ко всему вовремя вспомнил о том, что Малявин с каждым из этих людей встречался незадолго до убийств, то тогда…»

Что есть силы Романов грохнул кулаком по столу. Воскликнул: «Ах, дурак я, дурак!» – и потянулся к бутылке. Но, увидев, что водки мало, а день, когда он потерял любимую женщину, никак не заканчивается, решил минут пять повременить с выпивкой.

Поднес руку к лицу и, сощурившись, пристально вгляделся в циферблат часов. Длинная секундная стрелка, не сумев закончить круг, уснула на отметке пятьдесят девять.

– Ну и ладно, – пробормотал он.

Отодвинул пустой стакан в сторону, положил правую руку на стол, голову – на руку. Закрыл глаза и в ту же секунду мысленно перенесся на лестницу дома в Нахаловке. Увидел перед собой Люду, сидящую на ступеньках лестницы с вытянутыми вперед ногами в луже крови, услышал раздраженный голос Демиурга:

«В том, что случилось, вам, Василий Сергеевич, кроме себя, винить некого…»

«Вы же ремесленник…»

«Да за одно только выражение: „Страх смерти ничто в сравнении с самой смертью!“ – вас надо выгнать из Союза писателей и предать смерти…»

«Как же я вас всех ненавижу!»

Романов в испуге поднял голову. Услышал, как в прихожей раздался похожий на пистолетный выстрел короткий щелчок замка. Входная дверь тоскливо застонала и тихо хлопнула. Не успел Романов подумать о том, что всё это ему, возможно, почудилось со сна, как из коридора донесся слабый звук шагов. Кто-то, стараясь не шуметь, осторожно прошел в зал, постоял немного, видимо, размышляя над тем, что делать дальше, и направился в сторону кухни. Прошло еще секунд пять-шесть, а может, минут – Романов от страха потерял чувство времени, – и на пороге показался Никита Малявин. Не здороваясь, подошел к столу, посмотрел, где находится стул, и сел. Спросил, не поднимая глаз:

– Опять пьёшь?

Облизав засохшие губы, Романов с готовностью кивнул: опять.

– А на звонки чего не отвечаешь? Или решил уйти в подполье? Спрятаться?

– У меня это… – у Романова перехватило дыхание. – Городской за неуплату отключили, а трубку я сам… Но если хочешь, я включу ее! Прямо сейчас. Хочешь? Я сейчас!

Он достал из кармана брюк мобильный телефон. Трясущимся указательным пальцем нажал на красную кнопку и положил его перед Малявиным.

– Вот. Теперь можешь звонить мне, когда пожелаешь.

Не обращая внимания на телефон, Малявин взял в руки стоящую на столе бутылку водки. Прочитал этикетку и сказал о том, что его, Ваську, ищет милиция по всему городу.

– Ты, пишут в газетах, видел пиратского киллера, убившего Александра Пантелеева? Так? А почему я узнаю об этом в последнюю очередь?

Стараясь казаться веселым и раскованным, Романов засмеялся. Сказал, что если бы это было на самом деле так, то первым, кто узнал об этом, был бы он, Никита.

– Я, честное слово, ничего не видел… Вернее, видел, но издалека.

– Однако то, что киллер был одет в черную куртку, мохнатую шапку, темные ботинки, что на его волевом лице была написана решимость пристрелить любого, кто приблизится, ты все-таки заметил?

– Что было написано на его волевом лице? – удивился Романов. – Решимость застрелить любо… Что за чушь?!