Убей свою любовь

– Героический мужик, – с уважением протянул милиционер, и я не стала уточнять, что мой «геройский» папаша отсидел примерно столько, сколько, должно быть, этот дядька оттрубил за баранкой «уазика».

Поблагодарив его за чай, я вышла из машины, так и не дождавшись, пока меня опросят как свидетеля. Папа, которому милиционеры разрешили подойти, стоял у накрытого по-прежнему брезентом тела Семена и смотрел не на него, а куда-то вверх. Я приблизилась и взяла его за руку – она была холодной и какой-то безжизненной. Губы отца шевелились, и мне показалось, что он ведет какой-то неслышимый миру торг с тем, кто там, наверху. Возможно, он просил забрать себя вместо Семена. Мое присутствие и прикосновение он заметил не сразу, но, поняв, что я рядом, обнял за плечи и притянул к себе:

– Вот и все, Саня... вот и все...

Это такое ужасное слово – «все». Какое-то очень уж емкое, вмещающее столько разного. И – безнадежное, когда его произносят таким вот тоном и в такой ситуации. Все. Больше никогда ничего не будет: ни боли, ни слез, ни страданий, ни улыбок, ни счастья. У меня не будет брата, у папы – сына. И в этот самый момент я была уверена: он жалеет о том, что сказал вчера. Наверное, останься Семен жив, папа ни за что не нарушил бы своего слова, но сегодня все эти проблемы и обиды казались такими незначительными. Что может сравниться со смертью? Ничего. Это та самая конечная точка, единственная и непреложная истина, которую нельзя опровергнуть.

* * *

Возвращение мужа оказалось весьма кстати. Едва взглянув на нас, обнявшихся поздно ночью на диване у камина, Саша понял, что произошло нечто ужасное.

– Кто? – спросил он негромко, и я прошептала:

– Семен...

– Семен?! – с удивлением переспросил муж. – Давай выйдем на пару минут.

Не так мне рисовалась встреча с ним, не в такой обстановке, когда отец молчит, разрывая мне сердце, когда брат с простреленным затылком лежит в городском морге, и надо заниматься похоронами, а хочется – любовью.

Я похлопала папу по руке и вышла вслед за Сашей, кутаясь в длинную шаль. Мы дошли до кухни, и я испытала угрызения совести – он же с дороги, наверняка хочет есть.

– Давай я разогрею, тут Галя наготовила...

– Не надо. Чайник вот поставим. Садись, Аленька, – он выдвинул тяжелый стул и усадил меня, а сам полез в шкаф за чашками.

Я сжала переносицу пальцами и пробормотала:

– Как глупо... только вчера они вот тут с отцом ругались – и...

– Ругались? – Саша сел и сцепил руки в замок. – На тему?

– Теперь уже все равно, наверное... понимаешь... – Я замялась, решая, говорить мужу или нет.

– Ты о чем?

– Я не знаю, что делать. Я дала ему слово – давно, много лет назад, и хранила обещание. Но теперь, когда папа узнал... и когда Семен... когда его уже нет...

– Аля, это длинное предисловие.

– Да, я знаю. Но мне трудно решить, трудно сделать выбор. И если не скажу я, то скажет папа, а ему это будет сложнее, чем мне – такой удар...

Я мялась, как школьница на первом свидании, и сама видела, что выгляжу до отчаяния глупо. Выбора уже нет – брат мертв, а папа в курсе. И папе будет тяжелее рассказать о вчерашней ссоре Акеле – потому что у него язык не повернется. Видит бог, я много лет соблюдала данное слово. Сейчас уже ничего невозможно усугубить или испортить. Набрав в легкие воздуха, я зажмурилась и произнесла:

– Саш... в общем, Семен был геем, и вчера папе кто-то об этом сообщил. Прислал фотографии, где Семка в постели со своим любовником. Папа устроил страшный скандал – думаю, тебе не нужно объяснять, – и выгнал Семку, велел вообще больше не появляться. И мне запретил...

– Ты, как всегда, ослушалась, – резюмировал муж, удивив меня тем, что ни единый мускул в его лице не дрогнул.

– Да, но... Ты просто не все еще знаешь. Семка вчера позвонил и сказал, что знает, кто это сделал. Ты ведь понимаешь, да, что по телефону такое не обсуждают? Я поехала к нему утром, но мой чип почему-то не открывал подъездную дверь, и я крикнула под окном, Семка хотел мне свои ключи в окно бросить, и вот тут... – Я замолчала, кусая губу. Вспоминать было тяжело.

– Где его телефон, у ментов? – вдруг спросил Сашка.

– Нет, у папы вроде. Мы в квартиру поднимались, так я видела, как он что-то со стола в карман смел. Возможно, что мобильник.

– Так, посиди тут, чайник закипит – налей, я сейчас.

Сашка стремительно вышел из кухни. Я догадалась, что он имел в виду, спрашивая, где телефон Семена. Мне тоже пришла в голову мысль, что какой-то из аппаратов – мой или его, а может, и оба – прослушивались, потому что ну очень уж совпало все.