Убей меня нежно

Потом начал ее сдавливать. Я хотела сказать, чтобы он прекратил, но почему-то не сказала, не смогла. Я лежала на спальных мешках у огня, в темноте, а он давил меня сверху. Я сомкнула веки, руки безвольно лежали вдоль тела: это был мой ему свадебный подарок, мое доверие. Отсвет огня плясал на моем лице, мое тело корчилось под ним, словно я полностью утратила контроль над собой. Я чувствовала, как кровь с ревом циркулировала по моему телу; сердце бешено колотилось; в голове гудело. Это уже не было ни удовольствием, ни болью. Я находилась не здесь, а где-то в совсем другом мире, где исчезали все границы. О Господи. Он должен сейчас остановиться. Должен остановиться. Темнота наплывала из-за ярких линий чистого восприятия.

— Все хорошо, Элис. — Он звал меня назад. Его большие пальцы убрались с моего горла. Он наклонился и поцеловал мне шею.

Я открыла глаза. Я чувствовала себя больной, усталой, печальной и побежденной. Он посадил меня, прижал к себе. Волна тошноты отхлынула, но горло сильно болело и хотелось плакать. Еще хотелось домой. Он взял бутылку виски, сделал глоток, потом поднес ее к моим губам и стал потихоньку, как маленькой, вливать жидкость в меня. Я снова упала на спальные мешки, он укрыл меня. Я какое-то время лежала, глядя на огонь, а он сидел рядом и перебирал мои волосы. Пока Адам подкармливал огонь, я незаметно погрузилась в сон.

В какой-то момент ночью я проснулась, он лежал возле меня, теплый и сильный. Человек, от которого я теперь зависела. Огонь погас, хотя угли еще мерцали. Левая рука, которая высунулась из-под спального мешка, совсем замерзла.

Глава 17

— Нет, — сказал Адам и тяжело опустил кулак на крышку стола, отчего стаканы подпрыгнули и зазвенели. Все, кто находился в пабе, оглянулись. Адам, казалось, этого не заметил; он утратил всякое представление о том, что моя мать называла общественными приличиями. — Не желаю давать интервью никакой дерьмовой журналистке.

— Послушай, Адам, — успокаивающе начал Клаус. — Я понимаю, что ты...

— Я не хочу говорить о том, что произошло там, на склоне. Это в прошлом, кончено, этого больше нет. У меня нет никакого желания вновь проходить через это гребаное месиво даже для того, чтобы помочь тебе продать эту твою книгу. — Он повернулся ко мне: — Скажи ему.

Я пожала плечами, глядя на Клауса:

— Он не хочет этого, Клаус.

Адам взял мою руку, прижал ее к своему лицу и закрыл глаза.

— Если ты дашь всего одно, то...

— Он не хочет, Клаус, — повторила я. — Неужели ты не способен услышать, что тебе говорят?

— О'кей, о'кей. — Он поднял руки, показывая, что сдается. — Как бы там ни было, у меня для вас обоих свадебный подарок. — Он наклонился и достал из холщовой сумки у своих ног бутылку шампанского. — Я, э-э, желаю вам удачи и большого счастья. Выпейте это как-нибудь в кровати.

Я поцеловала его в щеку. Адам выдавил смешок и сел на свой стул.

— Хорошо, ты выиграл, одно интервью. — Он встал и протянул мне руку.

— Уже уходите? Дэниел сказал, что может появиться позже...

— Мы собираемся выпить в кровати это шампанское. — Я тоже встала. — Оно не может долго ждать.

* * *

Когда я на следующий день возвратилась с работы, журналистка уже была у нас. Она сидела напротив Адама, их колени почти соприкасались, а на столе стоял включенный магнитофон. У нее на коленях лежал блокнот, но она ничего не записывала. Вместо этого изучающе смотрела на Адама и кивала головой в такт его словам.

— Не обращайте на меня внимания, — сказала я, когда она начала вставать. — Налью себе чашку чаю и исчезну. Не хотите выпить? — Я сняла пальто и перчатки.

— Виски, — сказал Адам. — Это Джоанна из «Партиси-пант». А это Элис. — Он взял меня за руку и притянул к себе. — Моя жена.

— Рада познакомиться, Элис, — сказала Джоанна. — Ни в одной статье не говорится, что вы поженились.

Проницательные глаза пристально взглянули на меня из-за тяжелой оправы.

— Никто об этом не знает, — сказал Адам.

— Вы тоже занимаетесь альпинизмом? — спросила Джоанна.

Я засмеялась:

— Вовсе нет. Я не взбираюсь даже по ступеням, когда есть лифт.

— Наверное, странное ощущение, когда ждешь внизу, — продолжала она. — Тревожишься за него.

— Мне пока не приходилось ждать, — беспечно заявила я, выходя, чтобы поставить чайник. — К тому же у меня есть своя собственная жизнь, — добавила я, удивившись тому, что сейчас это стало ложью.

Я снова подумала о нашем медовом месяце длиной в один уик-энд в Лэйк-дистрикт. То, что произошло между нами в той хижине — его жестокость по отношению ко мне с моего разрешения, — все еще беспокоило меня. Я пыталась слишком много не думать об этом; это стало сумеречной зоной моего сознания. Я отдалась в его руки и в течение нескольких секунд, когда лежала под ним, думала, что он убьет меня, и все-таки не сопротивлялась. Часть меня была поражена ужасом, другая — возбуждена.