Убей или умри! Оскал «Тигра»

Сам перемещаюсь правее, стреляю без перерыва, когда очередная граната падает к моим ногам. Выскакиваю из траншеи и бросаюсь на живот, прикрывая голову руками. Грохочет взрыв, меня засыпает комьями земли. Откашливаясь, поднимаю голову. Моего карабина нигде не видно. Черт! Времени на поиски нет. Быстро оглядываюсь. Рядом лежит труп нашего солдата, в руке зажат МП–40. Хватаю оружие, но пальцы мертвеца не желают выпускать пистолет–пулемет. Приходится с силой ударить по застывшей руке каблуком, высвобождая оружие. На поясе убитого два полных магазина к нему. Становится чуть повеселее, даже боль поутихла. Возвращаюсь на свое место и открываю огонь.

Русские продолжают наступление. Если огонь выкашивает передние ряды, за ними вырастают очередные фигуры, и этому нет конца. Иваны укрываются за трупами своих товарищей и яростно обстреливают нас. Неотступное ощущение, что наш конец близок, мешает сосредоточиться. Бауер что–то кричит мне, но из–за грохота не могу разобрать слов.

МП–40 заглох, истощив боезапас. Бросаю его и отбегаю в сторону, оглядываясь в поисках оружия. Я беззащитен, отбиваться нечем, кроме ножа. Нойманн все еще жив и короткими очередями из пулемета отсекает русских. Напарник его лежит, уткнувшись лицом в землю.

Внимание привлекает что–то блеснувшее на земле. Вглядываюсь и вижу свою оптику! Встающее солнце отразилось в стекле прицела. Мое оружие просто отбросило взрывом и присыпало землей. Быстро подхватив карабин, осматриваю его. Все оказывается целым, только приклад треснул, но это сущая ерунда.

Вижу, как русские подбегают к траншеям и прыгают в них. Замечаю нескольких красноармейцев в дальнем конце собственного отсека и понимаю, что пора убираться прочь. Мне одному их явно не одолеть, и инстинкт самосохранения гонит меня подальше отсюда.

Немцы в спешке покидают окопы. Бой проигран, в этом нет никаких сомнений. Нежелающие становиться трупами солдаты выныривают из траншей и, стреляя на ходу, отступают. Среди беглецов вижу маленького Нойманна. Он оставил пулемет и теперь отстреливается из русской винтовки.

Пригнувшись, бегу зигзагами.

— Ты куда?! — слышу резкий окрик. Бауер, укрывшись за чахлым деревцем, ведет огонь по неприятелю.

— Назад! — машу ему рукой.

— Не сметь! Держи оборону! — он явно помешался. Какая на хрен оборона?!

Подбежав к нему, что есть силы кричу:

— Беги! Беги, дурак!

— Стоять! Пристрелю! — орет он в ответ, но я не слушаю этого упрямого осла. Мы покидаем эту позицию. Нет, не так! Мы драпаем отсюда без оглядки.

Единственное, что беспокоит меня в данный момент, так это не получить пулю в задницу. Надеюсь, что русские, заняв позиции, не станут развивать успех и устроят себе небольшую передышку. Ведь мы их тоже сильно потрепали.

Запыхавшись, прячусь между деревьями в небольшой рощице и в бинокль смотрю назад. Все, кто может передвигаться без посторонней помощи, покидают высоту. Раненых, задерживающих движение, бесцеремонно оставляют. Те просят помощи, протягивают руки в мольбах не оставлять их, но безуспешно. Каждый спасает свою шкуру.

Слева от меня в кустарнике раздается треск. Кто–то усиленно пробирался сквозь заросли. Беру на изготовку карабин, но через секунду передо мной возникает закопченная физиономия Нойманна.

— О, старина! — радостно восклицает он. — А я смотрю, ты скачешь по полю. Дай думаю, за тобой пристроюсь.

— Я тоже видел, как ты улепетывал, — отвечаю, тяжело дыша.

— Я отступал согласно уставу, — обижается Нойманн. — Выдавили нас все–таки.

— Да, выдавили, — с ним трудно не согласиться.

— Что теперь делать–то?

— Идти дальше. Но сначала надо найти хоть какого–нибудь командира. Тогда будем считаться подразделением. Меня участь Стайера пугает.

— Вот это ты правильно заметил, Курт, — серьезно заявляет Нойманн, — я как–то сразу об этом не подумал.

— Теперь нам о многом приходится думать.

— Ты о чем? — прищуривается Нойманн.

— Ни о чем, пошли.

Долго плутаем по роще, пытаясь собрать солдат. Мы явно вступаем в заключительную фазу этой «победоносной» войны. В ту фазу, когда каждый будет способен на любой ужасный поступок, лишь бы остаться в живых. Страх порождает самые низкие черты человеческого характера.

Как я и предполагал, русские, заняв наши позиции, успокоились. У них там тоже командиры и начальники, а инициативу проявлять, да еще под градом пуль никому не нужно. Нас собирается около двадцати человек. Старшим по званию оказывается фельдфебель из соседней роты. Устроив небольшой привал, мы двигаемся к штабу полка и резервной линии обороны. Вот обрадуется мне капитан Калле, когда я опять появлюсь там, но выйдя с другой стороны. По дороге к нам понемногу присоединяются другие беглецы и маленькие группы солдат, появляется некое подобие организованности. Из офицерского состава никого нет.