У «Волчьего логова»

Лидия Леонтьевна ничего об этом не знала. После ареста мужа и гибели старшего сына она места себе не находила. И только мысль об ушедшем в партизаны Сергее, забота об оставшихся сыновьях заставляли ее держаться, что-то делать, заполнять сутки какими-то заботами.

Однажды апрельским утром она сидела у окна — ближе к свету — и вязала Сергею носки. Для нее он еще был живым. Думала о живом сыне, и отступала на минутку, притуплялась боль недавних утрат… Время от времени отрывалась от работы и смотрела в окно.

И вдруг увидала возле ворот жандармов.

«Иван», — первое, что подумалось ей. Ивану уже почти четырнадцать, и его могут арестовать, забрать, увести с собой как заложника. Надо его спасать. Лесик еще совсем мал, его не тронут.

Она схватила за руку Ивана, чтобы спрятать его в хате своей матери, и уже из сеней крикнула Лесику:

— Скажи им, что мы ушли в соседнее село хлеб менять.

Ввалившись в хату Волынцов, гитлеровцы увидели мальчика, который сидел на лавке, прислонясь спиной к печке. Его ноги не доставали пола.

Фашисты обыскали хату, чердак, обшарили все. Тогда полицай, который их сопровождал, спросил у Лесика:

— Где ваши?

— Петра немцы убили, — ответил мальчик, — батьку тоже немцы забрали, а мама с Иваном пошли в Янов хлеба менять.

— Ком! — гаркнул гитлеровец, схватил Лесика за руку, больно дернул и потащил с собой. Его посадили на телегу и увезли.

Пришли гитлеровцы в этот день и в хату Гуменчуков. Гришу и Катю они, конечно, не застали. Для них уже не было секретом, что брат и сестра — в партизанах. Матери дома не было. Тогда они забрали десятилетнего Павлика.

Вернувшись домой и не застав младшего сына, мать бросилась в Калиновку, в жандармерию. Там арестовали и ее, втолкнув в одну камеру с сыном…

Побывали в этот день гитлеровцы и во дворе Довганя. Тут они избили до полусмерти деда Трофима, допрашивая его, где сын, с кем он водил дружбу, перед тем как уйти из села. Старик кашлял кровью, но ни слова не сказал.

Вечером, полулежа на подушках, он успокаивал жену:

— Ну, что ты, бабо, хоронить меня собралась! Я больше всего за тебя боялся. Не стерпишь, думаю, да и назовешь кого-нибудь. Еще большей беды наделаешь.

Он кашлял, умолкал. А жена, сдерживая плач, все всхлипывала, все зажимала себе рот углами хустки.

— Не плачь. Если бы не ты да не внуки, я бы им показал, что может козак! Когда ударили, такая злость взяла меня, что голыми руками душил бы их. Но посмотрел я на вас, беззащитных, и сдержался. Побороть в себе ярость — это, знаешь, тоже сила нужна. За нас уже сыны им отомстят.

Утром дед Трофим, разгладив обмякшие на пожелтевшем лице усы, попросил:

— Мне лучше, бабо. Помоги — хочу на улицу выйти. Сегодня солнце хорошее.

Он встал с постели и с помощью жены вышел на порог. Прислонился к стенке хаты и сказал:

— Иди. Я постою.

Югина Трофимовна пошла в хату. Но едва закрыла за собой дверь, как на улице что-то упало. С черным предчувствием в сердце выбежала она на порог и увидала, что ее Трофим обнимает землю. Он лежал у порога на сырой, только что оттаявшей земле, и его узловатые пальцы почти не отличались от нее по цвету.

Кинулась поднимать мужа, но он уже был мертв.

Несколько дней еще в селе стоял стон. Каждый день кого-нибудь арестовывали. Руководство охраной гитлеровской ставки метало громы и молнии. В своих донесениях, которые передавались по прямому проводу непосредственно в Берлин Ратенхуберу, местные чины указывали на наличие «многочисленных групп партизан», называли предположительную численность отряда — несколько сот штыков. По близлежащим селам днем разъезжали танковые патрули, время от времени прочесывались отдельные рощи и небольшие участки леса. Но идти в глубь леса фашисты не решались. Они лихорадочно искали какую-нибудь ниточку, ведущую в партизанский лагерь. Ради этого готовы были убить хоть всех жителей села.

Когда Довганю удалось наладить связь с Павловкой, ему рассказали, что с Лидией Леонтьевной после ареста Лесина произошло что-то неладное. Она ходит по селу, плачет, ищет своих детей. Добрые люди прячут ее от гитлеровцев. Лидию Леонтьевну вместе с Иваном надо было немедленно забирать в отряд. И партизаны послали за ними своих людей.

В Медведку Петро Довгань решил наведаться вместе с Гришей Гуменчуком, чтобы познакомиться там с местной подпольной группой Васи Крижавчанина, а его самого необходимо было забрать в отряд, потому что, как сообщила Оля Коцюбинская, за ним в «шулю» приходили из полиции.

Без разведки идти в Медведку было опасно, поэтому Довгань и Гриша согласились взять с собой Олю.

Гриша назначил часовых, и отправились в путь.

Когда лес расступился и над головами показались уже угасающие звезды, хлопцы увидали плывущие в тумане беленькие хатки Медведки. Туман стелился над землей, и хаты были погружены в него по самые окна.

В селе Оля шла впереди, парни за нею, держа наготове оружие.

Пригласив партизан в хату, Вася Крижавчанин вышел в сени и через минуту вошел, подпоясанный пулеметной лентой, набитой патронами.