У тебя иное имя

– Вы прекрасно знаете к чему: к общественному признанию. Я никогда этого не стыдился. Это такое же законное стремление, как и всякое другое. Вам это хорошо известно: вы многого добились. Я женился на девушке, которая мне нравилась, но в которую я не был страстно влюблен. Я был уверен, что смогу подчинить ее энергию, сложить с моей и направить обе на достижение поставленной цели. И, надо признать, все шло хорошо: Лаура отказалась от собственных стремлений (если они у нее вообще когда-нибудь были) и посвятила свою жизнь мне. Так что все было на своих местах. Она не просто любила меня – она восхищалась мной. И восхищалась моими достижениями. Я хотел создать крепкую семью. А для этого достаточно, чтобы один любил, а другой был умен. Поэтому мне кажется, что отсутствие влюбленности с моей стороны – это большое преимущество. Однако с тех пор, как Хулио Оргас начал говорить мне о Лауре, я уже не могу жить без этих рассказов. Постепенно я начал влюбляться в собственную жену, и, если на каком-либо из сеансов речь не заходит о ней, я сам осторожно навожу пациента на эту тему. И это происходит со мной в сорок лет, когда я достиг зрелости и уже был уверен, что время, когда со мной могло стрястись подобное, миновало навсегда. И хуже всего то, что я не могу отказаться от этого пациента – он необходим мне: он звено, которое все еще соединяет меня с Лаурой. Я влюбился в нее благодаря ему.

– Объясните мне, пожалуйста, – попросил старик, глядя своими серыми глазами поверх оправы очков, – что значит слово «циник»?

– Ну, – начал Карлос Родо тоном легкого превосходства, – это слово, произнесенное вами так, как вы его произнесли, имеет оттенок некоторого морализаторства, которого я в вас раньше не замечал. Я допускаю возможность, что вы хотите заклеймить меня циником, если понимать под цинизмом осознание и признание собственных желаний и способность формулировать их тогда, когда это представляется нужным. Однако мне кажется некорректным давать на основе психоанализа моральную оценку этим или каким-либо другим поступкам.

– Здесь ставится под сомнение не мой профессионализм, – ответил на это старик своим обычным нейтральным тоном, – а ваш.

– Согласен, согласен. И я сам в этом виноват. Я понимаю, что произвожу неважное впечатление, но я не за этим пришел.

– Вы в этом уверены? Уверены, что пришли сюда не с той же целью, с какой ходите в бордели, – дать свободу проявления тем граням своей личности, которые вы не решаетесь или не хотите демонстрировать в других местах?

– В каких местах? – несколько растерялся Карлос Родо.

– В постели со своей женой, например.

– Извините, но я пришел сюда просить о помощи.

– И в чем вам нужно помочь?

– Я и сам не знаю.

– Прекрасно знаете… Вы пришли за советом, которого я не могу вам дать, потому что моя работа заключается в другом. Ключ к решению проблемы, которая возникла у вас с пациентом, в ваших руках, а не в моих. Вы помните, на чем мы с вами остановились в психоанализе? Сколько, кстати, времени прошло с тех пор?

– Семь лет. Мы тогда расстались вопреки вашему желанию. Вы настаивали, что психоанализ еще не закончен, что нам следует продолжить. Но у меня было иное мнение. Вы знаете, что моя профессиональная подготовка безупречна.

– Теоретическая подготовка.

– У меня такое впечатление, что вы выставляете мне счет за решение, которое должен был принять я, и только я, – заметил Карлос Родо, стараясь, чтобы его тон был менее агрессивным, чем его слова.

– Вам известно, – медленно ответил старик, – что такое решение не в компетенции пациента.

– Но я не был обычным пациентом. Я был специалистом в этой области и имел право на собственное мнение и право принять решение самостоятельно.

– Вы так и поступили. А теперь ответьте: мог бы психоаналитик с тем уровнем подготовки, который, как вы считаете, есть у вас, попасться в сети, расставленные вашим пациентом?

– Хорошо, согласен: имел место досадный промах с моей стороны. Именно потому я здесь. Я не знаю, что мне делать! – Теперь в его голосе звучало искреннее отчаяние.