У судьбы две руки

— Нет, — засмеялась пассажирка. — Меня выпустили мои слуги. Только они могли это сделать. А разбудила их кровь. Так было задумано. Слуг должна разбудить кровь, а они могут вызволить меня — в нужный час. Этот недотепа — художник, бывший муж твоей Вики, алчный и никчемный, втайне от женушки приехал сюда два года назад. Услышал звон, да не знал, где он. Раскопал печать, но, вот незадача, поранился. Его кровь и подняла моих слуг. Все шло по моему плану. Кто-то из жителей этого поселка узнал, что художник собрался к алтарям. И люди двинулись на защиту своих камней. Легенду они знали, да неточно. Боялись, что художник растревожит духов, а те — мертвых. Так, впрочем, почти и случилось. Художник вытащил печать и поранился в тот момент, когда жители окружили его и алтари. Ну что ж… Мои вырвавшиеся наружу слуги были голодными. За пять сотен лет не так проголодаешься! А потом они выбрали себе понравившиеся тела. В том числе и тело художника.

Герман молча стиснул зубы. Значит, Вика так до конца и не рассталась со своим бывшим мужем. И вот каких дел тот натворил.

— Вы их убили? Тех, чьи тела выбрали? Вика мертва? — спросил он, глядя перед собой на дорогу. Они поднялись уже на самую макушку горы. Казалось, выйди из машины, протяни руку — и коснешься облаков. Не к месту Герману подумалось, что Алина боится и высоты, и горных дорог.

— Мертва? Я разве мертва? — Женщина подняла руку и внимательно ее осмотрела, а затем провела ладонью по своей щеке. — Нам мертвые тела не нужны. Красивое тело и лицо. Мне нравится.

У Германа потеплело на душе. Значит, есть надежда на то, что Вика еще жива.

— Художник ли заманил потом свою бывшую жену сюда, или она сама приехала — не в этом суть. Тогда меня и выпустили, когда «жители» якобы ходили возмущаться против раскопок к дольменам.

— Они же к администрации ходили!

Пассажирка засмеялась:

— С плакатами к администрации выходили не-жители. А мои приспешники пришли туда, куда нужно — к дольменам-алтарям, и выпустили меня. Я выбрала себе тело твоей Вики. А потом выпустила мертвых. Они не беспокоили нас, охраняли вместо меня печать, спрятанную в одном из дольменов. Но иногда, в полнолуние, спускались в поселок и пытались попасть в свои дома… А потом возвращались. Но в последние дни я дала им волю.

— Значит, ты ждала, когда появимся мы с Алиной? Зачем вы так долго тянули, почему не совершили все сразу? Зачем ты спасла меня, когда твои слуги столкнули меня в яму?

— Смерть — слишком низкая плата за предательство, мой дорогой Диего. Тебя не собирались убивать. Это была… уловка. Чтобы вновь вас соединить. Чтобы ты вновь крепко привязался к той девчонке. Чтобы тебе было больно, очень больно видеть ее гибель. Больнее, чем тогда. Просто смерть — слишком низкая плата за предательство. Сначала умрет она, и ты будешь это видеть. А потом уже ты.

За последним поворотом показалась знакомая поляна. Джип резко затормозил возле нее, и Герман выскочил из машины первым. Но женщина, не мешкая, бросилась за ним следом.

* * *

Евгений наклонился к Алине с поцелуем. Его губы похотливо усмехнулись, и девушку затошнило от гадливости. Это просто болезнь. Только болезнь! У нее хорошо получалось снимать боль и лечить. Пусть и не сразу, не за один раз. Но сейчас надо собрать все силы и сделать это. Думать о том, что это только болезнь! У нее получится. Она же смогла снимать боль Германа без матрешек! Она сумеет. Надо лишь сосредоточиться.

Удерживать Евгения все то время, которое требуется, чтобы «нащупать» «болезнь». Нет, это не простуда, не мигрень, не боль от застарелой травмы, это куда хуже и серьезней. Это черное нечто, что пожирает изнутри молодого мужчину. Не думать о том, что ее целует нелюбимый. Не думать о том, что в теле его живет бесовская сущность. Это — просто болезнь. Взять ее на себя, как боль. Избавить до конца. Задержать в себе и не потерять сознание от слабости.

— Что ты делаешь? — прошептал Евгений, когда почувствовал неладное. Алина, как могла, подалась ему навстречу, пытаясь всеми силами не прервать поцелуй. Только так она сможет освободить его от проклятия.

Алину удивило в первый момент то, что вместо слабости почувствовала силу. Только вот добрая ли она? Никто из остальных, увлеченных плясками и неприличным «флиртом», не заподозрил ничего дурного до тех пор, пока бесчувственное тело Евгения не свалилось рядом с алтарем.

И все же Алина переоценила свои силы и поняла это тогда, когда художник и старик Кириллов, прервав свой пошлый танец с тощей продавщицей, бросились к ней. Справится ли она с ними двумя сразу?