У штрафников не бывает могил

Несмотря на то что рота уже насчитывала три с лишним сотни бойцов, запас оружия был невелик. В опечатанном ружейном парке хранились десятка три винтовок, несколько автоматов и небольшой запас патронов. Пистолеты и наганы носили офицеры, часть сержантов, а винтовки выдавали постовым. Левченко заверил, что проблем с оружием не будет. На передовой получим винтовки, пулеметы, гранаты, даже противотанковые ружья, если начальство расщедрится.

Что еще запомнилось в первые дни?

Познакомился получше со своими помощниками. Матвей Осин был штрафником, хотя и занимал должность помкомвзвода и командира отделения. В других взводах тоже большинством отделений командовали штрафники, конечно, не бывшие полицаи или уголовники.

Матвей был родом с Алтая. Высокий, широкий в плечах, несколько медлительный, он рассуждал неторопливо и к любому вопросу подходил по-крестьянски обстоятельно. От него я получил немало дельных советов. Причем сам он с советами не лез, но охотно делился своим опытом, когда я задавал вопросы.

Я не спрашивал, как он попал в штрафную роту. Глядя на его добродушное лицо, зная, что Матвей семейный человек, имеет троих детей, хотелось думать, что сержант где-то случайно оступился. В принципе, так оно и случилось.

Матвей Осин после гибели офицеров исполнял обязанности командира стрелковой роты. Получил приказ, несмотря на потери, удерживать позиции. От роты осталось всего ничего, боеприпасы кончались, а приданные роте полковые пушки куда-то исчезли. Чтобы спасти раненых, остатки роты (и себя тоже), старший сержант Осин дал приказ на отход.

По дороге встретили посыльного офицера на мотоцикле, который, угрожая автоматом, пытался повернуть бойцов назад. Осин объяснил ему ситуацию, но офицер, не вылезая из коляски, чтобы не испачкать сапоги, дал очередь под ноги. Одна из пуль рикошетом задела и без того уже раненого бойца.

По существу, остатки роты взбунтовались. Перевернули мотоцикл, избили офицера, вываляли его в грязи и, отобрав автомат (пистолет оставили), прогнали прочь. Начали митинговать, что делать дальше, но Матвей сумел взять бойцов в руки. Объяснил, что любое массовое выступление карается жестоко. Могут просто расстрелять всех на месте. Пришлют комендантский взвод и перебьют из пулеметов.

Осин проявил крестьянскую хитрость. Оставшимися бинтами и разорванными нательными рубашками перемотали все раны, даже царапины. Посыпали повязки пылью, чтобы не выделялись, и Матвей повел людей снова к траншеям.

Через час, действительно, приехал комендантский взвод. Особисты, политработники привезли с собой кое-как очищенного от грязи лейтенанта, стали разбираться. Не миновать бы Осину, как старшему в роте, расстрела. Но он вел раненых, перевязанных тряпьем бойцов не в тыл, а на передовую, воевать.

Все упорно отрицали, что били лейтенанта, а перевернулся он сам. И, утопив в грязи автомат, куда-то убежал. Старший из особистов ситуацию сразу уяснил. Отведя лейтенанта в сторону, шепотом спросил:

— Тебя, орел, кто уполномочивал расстрел устраивать? Мне что, по твоей милости в особый отдел армии докладывать, как бойцы офицеру пинков надавали? Прославимся на весь фронт.

В общем, дело насчет бунта (такого в Красной Армии быть не может!) замяли, а Осину дали верхний предел за отступление без приказа — три месяца штрафной роты. Хотя эти три месяца считались максимальным сроком, на практике получалось зачастую больше. Не засчитывали время следствия, формирование команды и отправку к месту формирования. Согласно приказу, штрафника можно было освободить не обязательно по ранению, а учитывая смелость, проявленную в бою. На практике большинство представлений возвращались. Сложилась система, что для полной реабилитации и освобождения требовалось получить ранение — «искупить вину кровью».

Впрочем, к моему немалому удивлению, Матвей Осин в свою часть возвращаться не собирался. За три месяца он прижился в штрафниках. Со дня на день ждал приказа, однако заявил, что намерен остаться помкомвзвода, если я, конечно, не возражаю. Я не возражал, а Матвей рассказывал мне:

— Ну, попаду в свою дивизию, может, полк. Там все уже новые. Здесь меня знают, товарищ Тимарь уважение оказывает. А там кто я? Бывший штрафник. Отправят во взвод, где «шестимесячный» лейтенант командует. Дадут отделение. Сунут в лобовую, и кончился Матвей.

— Будто штрафная рота в лобовую атаку не ходит, — возразил я.

— Ходит. Только здесь я возможности для маневра имею. К моему мнению прислушиваются, как бычка, на убой не гонят.

Пока имелось время, капитан Тимарь приказал взводными делами заниматься Левченко, а мне проводить учебу с необстрелянными бойцами. За время службы я не раз сталкивался со странным (скорее, неумным) подходом некоторых руководителей насчет подготовки вновь прибывших новобранцев. Особенно когда их своевременно вооружали и снабжали боеприпасами. Оглядывая строй вчерашних мальчишек-колхозников, какой-нибудь майор или подполковник с наигранной лихостью вещал:

— О, три пулемета! Гранаты, патроны. Воевать можно?

— Так точно, товарищ майор! — вразнобой выкрикивала шеренга.