У штрафников не бывает могил

Пресекая ненужную процедуру пустой болтовни, которая часто происходит при знакомстве, я приказал командирам отделений развести людей на занятия и хозработы согласно плану. Первые дни были заполнены суетой. Такое всегда бывает, когда получаешь новое подразделение. В то же время я старался быстрее познакомиться с людьми, с кем предстояло воевать вместе. Здесь мне очень помогал Василь Левченко и помкомвзвода старший сержант Матвей Осин. Почему-то сразу зашел разговор о долговязом бойце Легостаеве:

— Под дурачка валяет. Пропил какое-то шмутье и получил два месяца штрафной роты.

— Строго с ним обошлись.

— У него это как болезнь. Ловили, прощали, а затем влупили как следует.

— Вояка из него, похоже, не очень…

— Воспитываем, — коротко отозвался плотный, с крепкими кистями рук старший сержант. Перехватив мой взгляд, заверил: — Да не кулаками. Пока словесно.

Левченко и Осин рассказали о тех бойцах, которые требовали наибольшего внимания или, проще говоря, не вызывали доверия.

— Те, что в самоволки бегают, ерунда. Знают, что скоро в бой. Торопятся надышаться. А вот на эти рожи следует обратить внимание.

Хорошо запомнился Борис Пикалов, кличка Пика. Был за что-то судим, попал на фронт, где неплохо воевал и был награжден орденом Красной Звезды. В компании с двумя приятелями изнасиловали женщину. Вырвавшись от них, она убегала босиком по снегу, а пьяный Пикалов и его приятели стреляли ей вслед. Женщина умерла, получив несколько ранений. Двоих насильников приговорили к расстрелу. Пикалова, возможно, спас недавно полученный орден. Он получил десять лет лишения свободы с заменой на три месяца штрафной роты.

— Сволочь, — коротко отозвался о нем Василь. — Сразу влез в блатную компанию, хотя заслуг воровских не имеет. Рвется изо всех сил выжить. Говорят, за ним и раньше водились делишки.

Другой достопримечательностью взвода был тридцатилетний боец Терентьев, отсидевшийся в тылу и служивший полицаем. Ходили слухи, что он принимал участие в расстрелах, но доказать вину не смогли. Зато Терентьев предъявил справку от партизан, что помогал им. В справку верили мало. Перед приходом наших войск такой «липой» обзаводились многие полицаи, не сумевшие по каким-то причинам удрать с немцами.

В особом отделе ему выбили с полдесятка зубов и продержали месяц в подвале. На прием к особистам приходила жена Терентьева с детьми, приводили односельчан, которые подтвердили, что он «мужик не вредный и людей не обижал». Терентьев тоже получил десять лет с заменой на три месяца штрафной роты. Максимальный срок. Во взводе ему не верили. В первую же ночь сильно избили, а кличка «полицай» висела на нем вместе с пьяными обещаниями шлепнуть в первой же атаке.

Имелся во взводе и разжалованный майор Зеленко, служивший на высокой хозяйственной должности при штабе дивизии. Жил в свое удовольствие, приворовывал, наел сытую морду, менял кладовщиц и телефонисток, пока не сменили комдива. Новый командир дивизии, из фронтовиков, оглядел ордена и медали упитанного тылового майора, добротный мундир из первосортного сукна и назначил ревизию. Накопали много чего.

Майора разжаловали, отобрали ордена и отправили на два месяца в штрафную роту. Здесь ему, согласно Уставу, заменили суконный мундир и хромачи на поношенную солдатскую одежку и погоны рядового бойца. Зеленко притих и ничем не выделялся. Но Левченко относился к нему настороженно, подозревая, что тот будет искупать свою вину не в бою, а постукивая в особый отдел на сослуживцев.

— Ты с этим боровом осторожнее, — советовал он. — Не зря тишком в штаб бегает. От одного наступления сумел отвертеться, в санчасть с приступом залег. Ждет, пока шестьдесят дней пройдут. Только хрен ему! Искупать свое паскудство все равно заставим.

— Он уже на борова не похож, — засмеялся я. — Похудел на наших харчах.

— С перепугу он похудел. Я его каждую неделю штык чистить заставляю. Он штыковой атаки как огня боится, — сказал Левченко и спросил меня: — Слава, этот майор, наверное, к тебе уже приходил? В каптеры рвется.

— Приходил не приходил — какая разница. Будет воевать, как все.

Я, действительно, имел долгий и неприятный разговор с разжалованным майором. Унизительно и подобострастно вел себя Зеленко. Обещал всякую поддержку, когда искупит вину и вернется на свою прежнюю должность. Позже я пойму психологию таких людей, привыкших и научившихся ценить хорошую благоустроенную жизнь со всеми ее удовольствиями. Ему было что терять, и он, действительно, уговаривал меня назначить его каптером. Я с трудом выставил Зеленко из своего маленького кабинета. Осталась брезгливость. Разве можно так унижаться в сорок лет перед мальчишкой-лейтенантом.