У роз нет запаха и вкуса

В тот момент мне действительно казалось, что так оно и есть. Я жила пустоцветом, не внося в мир ничего доброго, светлого и стоящего. Роза без запаха… Бездумно протянула руку к ближайшему кусту и, уколовшись довольно чувствительно, с хрустом, обломила ветку и поднесла цветок к лицу.

Ничего.

Словно мы куклы в мёртвом кукольном домике.

— Ты позвал меня сюда, чтобы поговорить о детях?

— Нет, — Вильем выдохнул. — Вы спрашивали меня о магии разрушения. Почему?

— Потому что иногда у меня всё рушится.

Я хотела сказать это весело или хотя бы насмешливо, но вышло горько. Однако лицо Вильема было серьёзным — насколько я могла заметить, по-прежнему стараясь не фокусировать на нём взгляд.

— На самом деле такая магия есть.

— Есть?

Я тут же забыла обо всех своих попытках вести себя отстранённо и уставилась на Вильема по-настоящему.

— Да. На самом деле я отыскал только крупицы информации, насколько я понял, об этом предпочитают умалчивать.

— Почему? — пробормотала я, хотя ответ вроде бы был очевиден.

— Это очень опасно, и ответственность целиком ложится на владеющего ею человека, его самоконтроль. А как известно, даже при должной многолетней тренировке бывают неконтролируемые всплески магии. Кроме того, перепады настроения, сильные эмоции: гнев, страх…

Мортон. Мортон всё знал и тем не менее старательно выводил меня на эти самые эмоции, словно самоубийца — гнев, страх, отвращение, отчаяние… Всё это он изощрённо пытался из меня выжать все эти годы!

— Такую магию называют по-разному: хаотической, дезинтеграционной. Она воздействует как правило на неживые предметы, разрушая их целостность…

— А может и на живые, — закончила я. — И… что происходит с обладателями подобной магии?

— Этого я не знаю. Но о них ничего и никогда не говорят, я имею в виду, в магическом сообществе. Вероятно, её обладатели крайне редки и сразу подпадают под особый контроль.

Вот она я, под особым контролем почти что с самого рождения. Что же, я зря злилась на Мортона за своё заточение в Койнохолле? Или я всё себе надумала, и какой-то там стакан или люстра ещё ни о чём не говорят?

— Почему вы спрашивали меня об этом, леди?

Вопрос Вильема вывел меня из задумчивости.

— Просто так. Мортон как-то упомянул о чём-то таком, стало любопытно.

Возможно, Вильем не поверил, но было уже не важно. Я должна была вернуться в дом, пока нас никто не заметил, пока… Пока мы оба держали себя в руках. Или только я — похоже, Вильем вовсе не испытывал ко мне никакого влечения.

Молодец, так будет лучше. И проще.

— Я собираюсь сообщить о том, как сэр Койно обращается с вами. Я этого так не оставлю.

— Нет. Не надо!

Я выкрикнула, даже не успев обдумать его слова.

— Не надо, — повторила уже тише и спокойнее. — У меня всё в порядке. Забудьте.

— Это — в порядке?! — он вытянул руку и коснулся моей шеи. Очевидно, предательски сползший палантин обнажил один из несошедших следов рук или губ, или магии Мортона.

— Будет только хуже, Вильем. Если кто-то и приедет сюда… Кто? Следователь? Не смеши меня. Что этот кто-то увидит? Любящего заботливого мужа и вздорную жену, совершенно здоровую и благополучную. Даже если вот это всё будет обнаружено, оно будет свидетельствовать лишь о неостывшей супружеской страсти. Меня не калечат, Вильем.

Мы помолчали, и в этом молчании было слишком много моей беспомощности и его молчаливого протеста.

— Уезжай с лёгким сердцем. Спасать меня тебе не нужно. Но ты подарил мне столько воспоминаний… Я буду вспоминать о том, как целовала тебя. Как ласкала, какой ты на ощупь, на запах и вкус. Изумительно вкусный, везде. Тут… в Койнохолле нет вкуса, Вильем. От этого не умирают, просто жить очень тошно.

Я откусила розовый лепесток и начала жевать — он и в самом деле был совершенно пресный.

— Что вы делаете?! — он вдруг выхватил ветку у меня из руки и швырнул в кусты. — Альяна, зачем…

— Тише! — я положила руку на его губы. — Тише! Не шуми…

Он замолчал, а я погладила его по щеке, чувствуя, как холодеют мои ладони.

— Уходи немедленно.

Вильем притянул меня к себе и стянул с шеи шаль. Прошёлся кончиками пальцев по коже, отыскал пуговицы на спине.

— Уходи! — всхлипнула я ему в губы, а затем коснулась губами его подбородка. Потянулась к нижней губе, провела языком, не целуя даже — пробуя, чтобы ощутить этот самый вкус. Вильем рванул лиф платья вниз так, что едва не порвал тонкую ткань, ладони заскользили по груди, пальцы жадно сжали мигом затвердевший сосок.

Мы оказались в беседке, почти упали на каменную скамейку. Я целовала его, прикусывая язык, губы, подаваясь навстречу всем телом, всею собой, словно тоже приняла какое-то возбуждающее зелье, хотя это было, безусловно, не так. Вильем расстегнул брюки, усадил меня на себя, я почувствовала прикосновение холодной металлической пряжки ремня к бедру. Потёрлась о его член, глядя в карие глаза, ставшие почти чёрными. Вильем сжал пальцы на моих бёдрах, требуя продолжения.

Он такой чувственный. Он не долго будет скучать обо мне.

— Соври, Вильем. Скажи, что влюбился в меня без памяти… Скажи, что хочешь меня.

— Я безумно хочу тебя.