У Ромео был пистолет

Леон – омерзительный мажор.

Избалованный сынишка-дегенерат богатеньких родителей.

Конченая тварь.

Ты заслуживаешь смерти.

Предатель.

Беспринципный и аморальный подонок.

Ты пошел против всего мира.

Господь тебя накажет.

Ты заслуживаешь смерти.

Убивающие его душу фразы, которые он не раз слышал за своей спиной, съедают его разум.

Все привыкли, что Леон бесчувственный. Все хотят думать, что Леон безразличный.

Но никто не знает того, что он на самом деле пережил.

Какая внутренняя борьба происходила в ту страшную ночь. Какое жуткое решение он принял. Осознанно толкая себя на вечные муки.

В те ужасные дни все отвернулись от него. Его изолировали от друзей, заставив сидеть дома и не высовываться, пока все не утихнет. Перевели на домашнее обучение, лишив возможности посещать самый престижный колледж города, в который он, кстати, попал исключительно благодаря своим знаниям, а не деньгам родителей, о чем принято шептаться. Регулярные допросы полицейских, их презрительные взгляды, бесконечные таскания по самым дорогим адвокатам и полное, щемящее одиночество в сердце. Тогда даже родители не поддержали его, как ему хотелось бы. Они словно стали игнорировать его существование, переключившись на Данику. Именно ей оплатили занятия с психологом, ее задаривали подарками, ее сделали главной жертвой случившегося, когда в соседней комнате Леон тихо сходил с ума от ненависти к себе и пытался справиться со всем сам.

Он смотрит в зеркало, и на его глазах появляются предательские слезы: «Я не виноват. Я не заслуживаю смерти. Я не аморальный ублюдок. Я не трусливый сынишка богатых родителей».

– Я не то, что вы хотите видеть! – уже вслух кричит он и кулаком разбивает зеркало. Опускается на пол и продолжает кричать, закрыв уши ладонями с окровавленными костяшками пальцев.

Спустя пару минут в комнату врывается сонная мать. Она обнаруживает сына, бьющегося в истерике, и ей становится не по себе.

– Леон, господи, что с тобой?! – в ужасе прикрыв рот рукой, произносит она.

Леон переводит на нее свой безумный, полный боли и отчаяния взгляд.

– Я не виноват! Я ни в чем не виноват! – заикаясь, ревет он.

Мать чувствует себя абсолютно беспомощной и бесполезной. Так и есть. Она не привыкла смотреть проблемам в лицо, предпочитая заливать их алкоголем. Она не смогла помочь своим детям, когда им это было нужно. Она не смогла повлиять на своего мужа. Она – ничто. Даже сейчас она не способна ни на что, кроме ненужной припадочной суеты вокруг сына, ведь никогда в своей жизни она не видела его в подобном состоянии. Леон тоже умело скрывал свои чувства. В этом они с сестрой очень похожи.

– Я так больше не могу! Если в тебе есть хоть немного любви ко мне… хотя бы совсем чуть-чуть… убей меня, мама! Пожалуйста, убейте меня, я слишком трусливый, чтобы сделать это сам! Я знаю, как вам стыдно за мое существование! – кричит он, захлебываясь собственными слезами и сжимая руку матери.

Ей хочется позвать мужа, но она вовремя вспоминает, что дома он не ночевал. Крики сына все больше и больше давят на нее. Не в силах противостоять стрессу, она делает глубокий вдох и тихо говорит:

– Ты не виноват, что так случилось, Леон. Нам за тебя не стыдно. Ты не имеешь права так говорить. После всего, что ты сделал, ты – наш герой. И я знаю, что воспитала смелого человека, способного на любовь и сострадание. Таких уже больше нет, они остались только в старинных романах.

Глава двадцать шестая

Анна-Мария ставит перед Ривером чашку свежесваренного кофе и маленькое блюдце с кубиками тростникового сахара, шоколадными конфетами и печеньем. Он неуверенно отодвигается чуть дальше, нервно осматриваясь по сторонам и изучая детали интерьера незнакомого дома. Ему все еще непривычно находиться на сеансе за пределами больничного кабинета, ни один из его докторов никогда не приглашал его к себе домой «на непринужденную беседу за чашкой кофе». Риверу некомфортно и неуютно, несмотря на то что дом Анны-Марии очень светлый и теплый. Тут пахнет цветами, чистотой, сахарным печеньем и женскими духами, но это только сбивает Ривера с мыслей, а визг двух маленьких детей и вовсе вызывает тихую панику.

– Ривер, чувствуй себя как дома. Я понимаю, что, наверное, это немного непривычно, – с улыбкой произносит она.

– Почему вы позвали меня сюда? – наигранно-равнодушно спрашивает Ривер.

– Мне порядком надоело столько времени находиться в стенах клиники, да и тебе тут будет приятнее. – Анна-Мария не теряется и сохраняет на лице светлую улыбку.

– Это же ваша работа. Вы сами ее выбрали. Находиться в стенах клиники, – упрекает ее Ривер, который даже не замечает, что ведет себя как трудный подросток в самом расцвете переходного возраста. Агрессия и желание укусить тут не к месту.

Но Анна-Мария игнорирует яд его вопросов.

– Да, но иногда хочется отдохнуть, – с той же внутренней добротой отвечает она.

Ривер мрачен как никогда. Его глаза прожигают взглядом дорогую мебель и высокие французские окна.

– Смотрю, психиатры нынче хорошо зарабатывают… – еле слышно ворчит он.

Анна-Мария усмехается.