У рифов Армагеддона

— К сожалению, — выражение Пэй Као-юна снова стало печальным, — Единственный ПИКА последнего поколения, принадлежащий кому-то, кому мы могли бы доверять, был вашим, и не было времени, чтобы приобрести другой. Конечно, не заставив Центр Управления задуматься о том, для какого мира мы его предназначали. Фактически, именно вы указали нам на это. Поэтому в последнюю минуту я подписал корректировку груза, которая включала ваш ПИКА в вашу квоту личного багажа, на том основании, что он может оказаться полезным для работы во враждебных условиях где-нибудь в поле. А потом, после того как все наши сотрудники и груз были отправлены, вы добровольно вызвались перейти в экипаж Као-чжи на борту «Экскалибура».

Глаза Нимуэ замерли, и он медленно кивнул, словно мог видеть их.

— Вы правы, вы вызвались на службу на флагманский корабль, зная, что он будет уничтожен, если операция «Отрыв» сработает. И когда вас перевели на «Экскалибур», официальный манифест вашего снаряжения включал всё, что вы принесли на борт «Гулливера», включая ваш ПИКА. Но фактически вы не взяли его с собой, и я лично перевёз его в грузовой отсек, где он мог быть навсегда «потерян». Это был единственный способ полностью вычеркнуть его из всех подробных списков оборудования на компьютерах Лангхорна.

Его изображение, казалось, смотрело прямо в её глаза в течение нескольких секунд. Затем он глубоко вздохнул.

— Было очень нелегко позволить вам сделать это, — мягко сказал он. — Вы были так молоды, так много ещё могли сделать. Но никто не смог придумать такой сценарий, который предоставил бы нам хороший шанс на успех. Если бы вы не… пропали до того, как мы достигли Сэйфхолда, записи в главном грузовом манифесте показали бы, что вы всё ещё владеете ПИКА. Вы были бы вынуждены передать его Лангхорну на уничтожение, и если бы вы, вместо этого, заявили, что «потеряли» его каким-то образом, все тревоги ушли бы, особенно учитывая то, как поздно в этом процессе он был добавлен в вашу долю багажа. Так, в конце концов, у нас действительно не было выбора. Но, чтобы быть абсолютно честным, несмотря на то что вы решили сознательно пожертвовать своей жизнью, чтобы предоставить нам этот вариант, мы все надеялись, что он нам никогда не понадобится.

— К сожалению, я боюсь, что понадобился.

Он откинулся на спинку стула, на его лице появилось жёсткое выражение, которое она видела прежде, когда военные корабли Гбаба появились на его тактическом дисплее.

— Лангхорн и Бе́дард оказались не просто фанатиками, но больными с манией величия. Я оставил для вас полный файл со всеми подробностями, и у меня нет желания читать их вам сейчас. Но краткая версия такова, что Лангхорн и его внутренняя клика никогда не доверяли мне настолько, насколько я думал. Они развернули полноценную орбитальную кинетическую ударную систему, даже не сказав мне, как их старшему военному офицеру, об этом. Я никогда не знал, что она была там и не мог предпринять никаких шагов, чтобы нейтрализовать её. И когда Шань-вэй и её сторонники воспротивились их попыткам превратиться в богов, они использовали её. Они убили её, Нимуэ — её и всех людей, пытавшихся открыто сохранить память о нашей истинной истории.

У ПИКА не было сердца, ни в каком физическом смысле, но сердце Нимуэ Албан больше не имело особенности сжиматься от мук, и он откашлялся, после чего тяжело покачал головой.

— Честно говоря, я думал о том, чтобы разбудить вас, поговорить с вами лично, но я боялся. Мне уже много лет, Нимуэ, но вы ещё молоды. Я не хотел рассказывать вам о Шань-вэй. По многим причинам, на самом деле, включая то, что я знаю, насколько вы любили её, а я был… слишком труслив, чтобы встретить со своей болью лицом к лицу. Но и потому, что я вас знаю. Вы бы не захотели «вернуться обратно в сон», до тех, пор пока вы лично не сделали что-то с её убийцами, и я не могу позволить себе потерять вас. Не сейчас. Не по многим причинам. Кроме того, вы, вероятно, попытаетесь поспорить со мной о моих собственных планах. И если разобраться, для вас пройдёт не так уж много время между сейчас и тогда, когда вы действительно увидите это сообщение, не так ли?

Его горько-сладкая улыбка была кривой, но, когда он заговорил снова, его голос был более резким, звучащим почти нормально.