Терпения Матвея хватило ровно на два года. После очередного выяснения отношений он сгоряча твердо решил развестись — благо развод в те годы был делом более чем простым. Но потом как-то быстро остыл и прикинул: «Ну, разведемся, а дальше что? От добра добра не ищут! Крыша над головой есть, баба постоянная под боком… А щей можно и в столовке перехватить!» Так и жили: от скандала до скандала — с недолгими периодами затишья и даже некоего подобия любви…
Из полудремы, в которую Матвей незаметно перекочевал из своих воспоминаний и размышлений о возможных грядущих переменах, его выдернуло возвращение Медведева. Начальник плюхнулся на сиденье, сердито хлопнул дверцей и отрывисто скомандовал:
— Заводи! В управление давай…
«Похоже, накрутили мужику хвоста… — мысленно усмехался Дергачев, покручивая баранку и краем глаза наблюдая, как Медведев нервно курит свой «Казбек» и морщится, думая о чем-то своем, явно невеселом. — Большие звезды на рукавах — оно, конечно, красиво и солидно, но за рулем как-то попроще и поспокойнее! Как говорится, подальше от начальства, поближе к кухне. Хотя… Иногда ведь и на кухне можно ненароком кипятком обвариться! Эх, жизнь…»
Глава двенадцатая
Москва, июнь 1936 года
Созданный под руководством товарища Сталина проект Конституции СССР есть величайшее выражение огромной и непрерывно растущей мощи Советского Союза.
Ляпушкина А., восьмидесяти пяти лет старушка из колхоза «Ударник», Пречистенского сельсовета, первой подписалась на новый заем в 35 рублей. «Я всеми силами стараюсь крепить колхоз, работаю не покладая рук и охотно отдаю свой трехнедельный доход взаймы государству», — заявила тов. Ляпушкина.
Огромный черно-масляный паровоз еще устало отдувался паром, остывая после долгой жаркой работы, а прибывшие пассажиры суетливо бегали, выкрикивая носильщиков, когда Матвей неспешно отошел в сторонку и со вкусом закурил, наблюдая беспокойную вокзальную жизнь.
Казанский вокзал, в принципе, ничем не отличался от других, уже известных Дергачеву вокзалов. Та же суета, та же разношерстная публика, разве что масштаб впечатлял. Так ведь все-таки Москва, а не какая-нибудь Жмеринка.
Матвей дымил «Беломором», лениво посматривал на крикливых бойких носильщиков в белых фартуках и прикидывал, что его красноармейский сундучок, пожалуй, стоит оставить в камере хранения, больно уж по-деревенски он выглядел, с головой выдавая провинциальность хозяина.
Далее следовало прикинуть план действий на ближайшие часы: сразу идти к Медведеву не хотелось — кто знает, когда еще представится возможность без спешки пройтись по новой Москве и полюбоваться столицей. Служба — дело такое, можно жить в городе годами и практически так ничего и не увидеть.
Матвей, аккуратно затушив окурок, бросил его в урну, прошел внутрь вокзала, прогулялся, с любопытством разглядывая убранство громады зала ожидания, и вышел на Комсомольскую площадь. На улице подошел к тележке мороженщика, добросовестно отстоял очередь и купил эскимо. Слегка стыдясь своей нетерпеливости, съел сладкий холодный столбик, облитый шоколадом, и тут же об этом пожалел, сразу захотелось пить. Возвращаться и искать буфет было лень. Но не таскаться же по столице с облезлым сундучком в руках!
Пришлось-таки вернуться, сдать на хранение свой багаж, потом зайти в туалет — ополоснуть лицо и вволю напиться воды из крана. После этого снова вышел на привокзальную площадь и выкурил еще одну папироску. Затем тщательно расправил под ремнем складочки гимнастерки и решительно пошел к остановке трамвая. «Вроде про двадцать девятый Медведев говорил? Мол, сядешь и через несколько остановок выйдешь на Лубянской площади — там не очень далеко. Кондуктор, если что, подскажет. Да что я — совсем из дикого леса?! Разберемся…»