У пристани

Да, для него теперь уже было очевидно, что ляхи тоже не думают о мире, они непременно начнут войну... «Надо готовиться скорее. Обуздывать народ? Нет, нет, в нем теперь вся наша сила. А союзники? Ох, — провел Богдан рукой по голове, — как положиться на них? Сегодня за нас, а завтра против нас. На этот раз нас спасла еще спесь лядская. Ну, а если бы согласились уплатить им дань? Фу ты, страшно подумать даже, — прошептал он, — как шаток этот союз! Татарам ведь только ясыр и нужен, а лядская спесь пройдет после первого поражения. Ха-ха! Таким образом, побеждая ляхов, мы сами будем копать себе могилу. Шутка забавная, — закусил он злобно губу, — теперь-то и понятно, почему хан не отпускает до сих пор Тимка и не шлет никаких вестей. А Москва? Единая вера? — Гетман остановился на минуту в раздумье и затем заходил снова. — У Москвы ведь теперь мир с Польшей, а татары — ее исконные враги, трудно ждать от нее помощи, если еще не сдалась на предложения ляхов. А Порта? — Лицо гетмана оживилось. — О, она всегда враждует с Польшей!.. Козаки причиняют ей больше всего вреда. Привлечь нас на свою сторону, отомстить Польше за те крестовые походы, которые она поднимала против нее... Да, да, это будет ей выгодно! Сообщить еще, между прочим, султану, что деньги на восстание и чайки получили мы от короля Владислава, что он подстрекал нас броситься на Турцию и затеять с нею войну, пообещать им еще часть Польши... так, так... если бы только Польша не помешала. Послать скорее, но кого? — Гетман нахмурил брови и остановился посреди комнаты. — А, Дженджелея! — вскрикнул он громко. — Ловкий, бывалый человек, знает и язык, и обычаи. Да, в Москву челобитную, посла к султану, письма на Ярему. Все обдумать, ничего не забыть! Ох, — вздохнул полной грудью Богдан, — чтобы сильно ударить, надо крепко упереться: грунт (почва) очень скользкий, еще поскользнешься как раз. Ну что ж, Богдане, раскидай разумом. Посмотрим, кто еще окажется смелее и разумнее, — эдукованные вельможные паны или простой запорожский козак?»

Богдан гордо усмехнулся и, открывши дверь, приказал громко:

— Позвать пана писаря скорей!

Через несколько минут в комнату вошел Выговский.

— Ну, пане Иване, — обратился к нему с улыбкой Богдан, — сегодня нам с тобой много работы.

— С работы, гетмане, доход.

— Ну, не всегда приятный. Вот за свою работу получают теперь козацкие карбованцы[15] ляхи.

— А нам, может, перепадут и ляшские злотые? — улыбнулся Выговский.

— Если напишем ловко и умно... — усмехнулся Богдан и продолжал, опуская руку на стол. — Прежде всего ты приготовь лысты в Варшаву к Киселю, Оссолинскому и Казановскому. Пиши, что мы их вернейшие подножки, что вся война из-за Яремы стала{14}, что он мучитель и угнетатель наш, что он терзал и мучил наших невинных жен и младенцев и, забывши стыд и совесть, собственноручно мучил служителей алтаря, что бросился на нас, как хижый волк, и заставил опять вступить в бой, чтобы защитить хоть свою жизнь от его мучений.

— Словом, ясновельможный, — усмехнулся тонко Выговский, — писать так, чтобы, как говорят древние, слог был достоин описываемых событий.

— И даже лучше. Чернил не жалей. Затем пиши в Москву. Бей челом светлому царю и от нас, и от всего запорожского войска. Пиши, что подняли мы меч из-за святой нашей веры, что терпели от ляхов неслыханное поношение нашей святыни.

— Ну, а о воле?

Гетман на мгновение задумался и затем отвечал поморщившись:

— Нет, о воле лучше не пиши. Пиши, что просим мы пресветлого царя, единого защитника и заступцу нашего, взять под свою высокую и крепкую руку, что будем мы ему служить верой и правдой и завоюем не только Польшу...

— А самый Цареград? — усмехнулся Выговский.

— Люблю тебя, Иване, — ты понимаешь с полслова, — положил ему руку на плечо Богдан. — Теперь к султану.

— Как к султану?

— Да... К его величеству яснейшему, пресветлому султану. Пиши, что бьем ему со всем войском челом и просим принять под свою протекцию и спасти от лядских мучительств{15}. Пообещай, что отдадим ему Варшаву, что будем охранять берега его от всяких разбоев, да намекни и о том, что приказывал нам Владислав затеять с ним войну...

— Ясновельможный гетмане! Твой ум... конечно... все, — смешался Выговский, — но как же это мы с одною, так сказать, головой поспеем на две ярмарки.

— Ха-ха-ха! — засмеялся весело Богдан. — А ты уж и перепугался, Иване! Если на одну ярмарку поспеем, то на другую уж не поедем, зато будем знать, где больше дают.

— О гетмане ясновельможный! — вскрикнул с восторгом Выговский. — Я каждый день дивлюсь твоему уму. Тебя отметил среди нас господь и предназначил к высокой доле. С таким умом не гетманом быть, а...

— Полно... — остановил его за руку Богдан, — не навевай ненужных дум.