У пределов мрака

Его сильно раздражал бдительный селезень Фульк, обладавший пронзительным голосом и выбиравшийся из укрытия со всем своим семейством с первыми лучами солнца. Поэтому он обычно избегал охотиться на прудах, населенных утиным племенем.

Когда он подбирался к просыпающимся и еще не полностью проснувшимся птицам, его бросок почти всегда заканчивался удачно. Птицы галдели, хлопали крыльями, кружились на воде и, как правило, не успевали взлететь. Привыкшие реагировать на сигналы вожака, они не всегда решались взлететь без команды, и Темпест успевал свернуть двум-трем птицам шею или сломать крыло прежде, чем поднималась паника и перепуганная стая разлеталась. Но у Темпеста уже было достаточно еды, чтобы дотянуть, не голодая, до вечера.

Пару раз Темпесту удавалось добыть молодого кролика, но его мясо, безвкусное и дряблое, ложилось тяжелым камнем в желудок, и каждый раз пес испытывал позывы к рвоте.

Главной чертой поведения Темпеста стал охотничий инстинкт, но не стремление к убийству. Если он не голодал, любая утка могла без опаски разгуливать у него под носом. Он вполне мог бы поиграть с маленькими зайчатами, но те, разумеется, вряд ли согласились бы на такую игру.

О том, что можно охотиться на зверей, он и не подумал.

Однажды он столкнулся носом к носу с большим зайцем. Тот только что вырвался из зубов лисицы, отделавшись раненой лапкой.

Темпест не был голоден, так как этим утром он съел большую выпь. Он поворчал на зайца и хлопнул его лапой по носу.

Бедняга отчаянно отпрыгнул в сторону и бросился бежать, но недостаточно быстро, потому что пес тут же догнал его. Затем Темпест перевернул зайца на спину и принялся лаять на него. Заяц закричал от боли и попытался кувыркнуться в траву. Темпест бережно ухватил его за шиворот и немного потряс. Заяц был настолько перепуган, что почти потерял сознание. Пес снова немного потряс его, но, так как бедняга больше не решался пошевелиться, перестал интересоваться игрой и оставил зайца в покое, отправившись к ближайшему водоему.

На следующий день, после солидного завтрака из двух бакланов, Темпест вспомнил о незаконченной накануне игре и бросился на поиски компаньона.

Вернувшись на лужайку, он обнаружил следы зайца.

Вся трава на поляне была пропитана его запахом, и Тем- песту показалось странным, что он не обнаружил самого зайца. Продолжая поиски, он внезапно уловил запах крови. По этому запаху он углубился в лес и остановился перед грудой хвороста, заросшей крапивой. Пес принюхался к следам и зарычал с гневом и ненавистью. Здесь пахло не только кровью; он уловил запах смерти, доносившийся из норы между камнями и полусгнившими деревьями.

Он смутно осознал, что здесь совершилась какая-то несправедливость. Как будто у него что-то украли. Нечто похожее случалось с ним в Грейвтоне, когда дворняжки похищали кость, отложенную им на черный день, или опустошали его миску. В таких случаях он без колебаний бросался на виновника. Сейчас он почувствовал, что его зайца похитило какое- то неизвестное существо. Он хрипло зарычал перед входом в нору и принялся яростно раскапывать черную дыру. Вход оказался слишком узким, и его старания ни к чему не привели. Пришлось ему вернуться к пруду.

Охота на зверей даже не приходила ему в голову. Тяжелые мысли угнетали его, и он завыл. Прошедшее время оживило в нем ощущение одиночества. На протяжении нескольких минут он снова был домашним псом, которому нужно было постоянно чувствовать ласку руки хозяина, как и запах обязательной еды. В его памяти промелькнули беглые образы: камин, от которого исходило мягкое тепло, дружелюбный голос кухарки Рут, чувство защищенности, связанное с его хозяином, запах сапог Моррисона, повизгивание играющих щенков…

Эти далекие картины быстро исчезли, уступив место образу вчерашнего зайца. Темпест заволновался; дикий огонь сверкнул в его глазах. Он не обратил внимания на своего постоянного недруга Фулька, внимательно следившего за ним с большой кочки, и даже не подумал, что мог бы добраться до него одним прыжком, как и до беспечно копавшегося в иле зуйка.

Он повернулся к легкой добыче спиной и помчался к норе среди заросшего крапивой хвороста. Приближались сумерки, но долина еще была освещена ярким голубоватым светом. Запах зайца ослабел, но он оставался еще достаточно заметным, чтобы его уловило чутье большого пса, заставив пробежать трепет раздражения по позвоночнику.

Он недоверчиво всмотрелся в темную нору и внезапно уловил запах, подействовавший на него как сильнейший раздражитель. В этом запахе, остром и тревожном, чувствовались кровь и смерть.

Темпест прижался к земле, став совершенно незаметным среди валунов, и уткнулся носом в мягкий и душистый мох.

Жизнь в лесу и качества, полученные им в наследство от предков, еще не развили у него ночное зрение, тем не менее, полная темнота для него не существовала. Наступившая ночь казалась ему сумерками даже при свете одних только звезд. Он не сводил глаз с темной дыры.

Прошло довольно много времени без каких-либо изменений.