У пределов мрака

Эта шотландская народная песня, которую Бернс услышал, когда ее пела кружевница из Кэнтон-Хилла, была положена на музыку неизвестным композитором, и Маргарет так мило исполняла ее, аккомпанируя себе на арфе…

Он отвернулся от стола, так как книги неожиданно вернули его в прошлое, и давно зажившие раны могли снова открыться.

Он придвинул кресло к окну, сел и всмотрелся в открывшуюся перед ним картину.

Это был более жизнерадостный пейзаж по сравнению с тем, что он видел по дороге в Гейерштайн. Вместо голых каменистых холмов перед ним простиралась зеленеющая равнина с разбросанными там и сям небольшими группами деревьев. Прямо под башней с его комнатой лежал розарий, вернувшийся к дикому состоянию, но все еще сохранявший великолепные цветущие кусты.

Множество белых и пестрых бабочек кружилось над цветами, и до него доносилось громкое щебетание певчих птиц.

Он выбросил сигару, которую машинально закурил, взял одну из книг и начал перелистывать ее, но тут же захлопнул, огляделся и убрал книги со стола в стенной шкаф, заперев его для надежности на ключ.

«Лучше я поброжу среди роз и бабочек», — решил он.

Выйдя на лестницу, он постарался запомнить обратную дорогу, чтобы не блуждать в лабиринте коридоров, не желая прибегнуть к помощи Леонара, которого явно не стоило заставлять лишний раз взбираться по крутой винтовой лестнице.

Он не нашел коридор со статуями в нишах и некоторое время блуждал по бесконечным галереям; потом он очутился в мрачном зале со стенами, увешанными ржавым рыцарским оружием и портретами, с которых на пришельца с неудовольствием смотрели суровые лики предков. Некоторое время он постоял перед массивными дубовыми дверьми, которые так и не решился открыть.

Его поразила господствовавшая в залах и переходах мертвая тишина, едва нарушавшаяся, если прислушаться, упорной деятельностью жуков-точильщиков и серебристыми звуками падения капель неизвестно откуда сочившейся воды. Нет, тишину нарушали также легкие прикосновения к струнам арфы. Он направился к источнику звуков и остановился перед закрытой дверью из черного дерева.

Неужели замком владели коварные духи, издевательски напоминавшие ему о давно прошедших днях и утраченном счастье?

За закрытой дверью Маргарет пела:

Июльское солнце тонет в багровом закате,
Последняя ласточка скользит над полем,
На котором уже засыпают цветы…

Не отдавая себе отчета в недостойном поступке, он резким движением распахнул дверь.

Графиня Эрна в лиловом платье смотрела на него широко открытыми глазами.

Выражение легкого испуга в ее глазах сразу же пропало, и на губах появилась презрительная улыбка.

— Я думала, что даже в Англии стучат в дверь перед тем, как войти, — сказала она ядовитым тоном.

Но Эксхем был слишком потрясен, чтобы заботиться о подобных пустяках.

— Я могу попросить вас, графиня, больше не петь эту песню, пока я нахожусь под вашей крышей.

Она засмеялась, и ее смех прозвучал оскорблением.

— Не знала я, что герой схватки у Лакедивских островов и отважный офицер Веллингтона может оказаться столь трогательно чувствительным.

— Потому что ваша осведомительная служба работает хуже, чем можно было надеяться, — ответил Джон.

— Не говорите так необдуманно, капитан Эксхем, вам скоро придется судить самого себя. Но хозяйка дома склоняется перед капризами своих гостей… рыцарей, приглашенных в гости… Каковым вы как раз и являетесь. Вы ждете извинений с моей стороны? Я готова извиниться перед вами!

— Поскольку вы должны были поговорить со мной о делах, — сказал Джон, подчеркнув слово «дела», — я сегодня остаюсь у вас. Конечно, я лавочник, как говорил герцог, а для лавочников дела прежде всего. Поэтому я завтра избавлю вас от обязанности принимать такого гостя, как я, и покину Гейерштайн.

— Как вам угодно, капитан!

Она открыла незаметную боковую дверь и оставила Джона в одиночестве в своем будуаре.

Рози и лилии… Любимые цветы Маргарет…

На стене висели рапира, теннисная ракетка и коньки…

В конце концов ему удалось добраться до розария.

Вечером он нашел Эрну фон Гейерштайн в столовой, где ужин подавал молчаливый Леонар.

Герцогиня поменяла лиловое платье на строгий черный костюм с высоким воротником; теперь она походила на строгую школьную учительницу.

Ужин был не слишком обильным, но вполне достойным: жареные цыплята, паштет, земляника со взбитыми сливками.

Как Эрна, так и ее гость явно страдали отсутствием аппетита, и Леонару пришлось отнести на кухню блюда, к которым никто так и не прикоснулся.

Джону понравилось вино, которым были наполнены старинные бокалы, несомненно, вино из виноградников Гейерштайна. Мысли Джона невольно вернулись в Гент, в небольшую комнату на улице Монне, где он в первый раз увидел портрет юной графини.

Леонар освободил стол и принес кофейник и великолепный сервиз саксонского фарфора, гордость мейсенских мастеров.

Ни одного слова не было произнесено за столом за весь ужин.

Смеркалось, и тени заполнили столовую. Леонар зажег свечи.