У подножия вулкана

За ним увязались дети, потешаясь над его беспомощностью. Дай денежку, дай денежку, дай денежку, клянчили они. О'кей, мистур! Куда ты идет? Они ощупали карманы его брюк, и голоса их зазвучали равнодушно, обезнадежились, смолкли совсем. Он с охотой дал бы им что-нибудь. Но не хотелось привлекать к себе лишнее внимание. Тут он увидел Хью с Ивонной, они вздумали испытать свою меткость в тире. Хью стрелял, Ивонна смотрела; пиф-паф-бабах; Хью сбил целый выводок деревянных утят.

Консул, незамеченный, побрел дальше, обошел павильончик, где можно сфотографироваться со своей красоткой на фоне грозового, мертвенно-зеленого пейзажа, перед разъяренным быком и с видом на Попокатепетль во время извержения, миновал, отвернувшись, жалкое, убогое, запертое наглухо британское консульство, украшенное выцветшим голубым щитом, о которого печально взирали лев и единорог. Это было постыдное зрелище. И все же, казалось, говорили они, мы, несмотря ни на что, по-прежнему готовы тебе служить. «Dieu et mon droit»[153] . Дети давно уже отвязались от него. Но он сбился с пути. Набрел куда-то в дальний конец ярмарки. Загадочные парусиновые балаганы там, впереди, были закрыты, а иные валялись на земле, поверженные, придавленные собственной тяжестью. Казалось, они живые, они совсем как люди — одни бодрствуют стоя и чего-то ждут, другие лежат, скованные сном, морщинистые, помятые, как лицо спящего человека, но даже в забытьи жаждут подняться, встать во весь рост. А на самом краю ярмарки поистине ощущалось, что сегодня День поминовения, посвященный мертвецам. Здесь парусиновые балаганы и крытые галерейки уже не казались спящими, они были безжизненны, лишены всякой надежды воскреснуть. Но все-таки он и здесь улавливал слабые признаки жизни.

За пределами площади, на тротуаре, была еще одна «безопасная» каруселька, совершенно пустая. Крошечные креслица двигались под островерхим парусиновым навесом с цветной бахромой, который покружился полминуты и замер, поразительно похожий на шляпу скучающего мексиканца, хозяина этого аттракциона. Вот он, миниатюрный Попокатепетль, приютился вдали от летающих гондол, от гигантского чертова колеса, существует сам по себе — существует неизвестно для кого, подумал консул с недоумением. Торчит здесь, не привлекая ни детей, ни взрослых, среди безлюдья, словно символ одинокой юности, тщетно сулит такое надежное, такое безопасное развлечение, а молодость, даже не подозревая об этом, мечется там, на площади, под огромным пологом, в неистовом кружении, от которого захватывает дух и леденеет кровь.

Консул, еще пошатываясь, двинулся дальше; он думал, что снова нашел дорогу, но вдруг остановился.

BRAVA ATRACCIОN! 10 С. MAQUINA INFERNAL[154], — прочитал он, поражаясь странному совпадению. Это был отчаянный аттракцион. Пустые кабины описывали чудовищную мертвую петлю, механизм работал вхолостую, но на полную мощность, и здесь, в безжизненной глуши, на задворках ярмарки, чудилось, будто это некий злой дух одиноко вопит в преисподней, корчится, молотит воздух лапами, как цепами. Но вот и он замер недвижно...

— Мистур. Дай денежку, дай денежку, дай денежку. Мистур! Куда ты идет?