У подножия Саян

За стол сели молча. Никто не хотел начинать разговор. Выпили, обменявшись виноватыми улыбками. Коротко перемолвились о том о сем: о службе Эреса, о стариках, о погоде, о том, как замечательно после долгой разлуки встретиться вновь. О том же, что волновало каждого из них, ни слова. Хозяин дома хотел, чтобы первым начал Эрес, как правый на суде. Но тот избегал больной темы, не без основания полагая, что искреннее признание вины должно исходить прежде всего от этого сокола-ловкача.

Анай-кыс весь вечер не знала, куда себя деть. Выпила за здоровье гостя и вышла из-за стола. Зорко следила, чтобы еды было вдоволь и чтобы не разгорелась ссора, подбрасывая в разговор пустячные замечания. Несмотря на поздний час, сбегала за водкой. И снова ходила из комнаты в комнату, в чулан, что-то подправляла, погромыхивала посудой.

Захмелевший Эрес внимательно вглядывался в лицо Анай-кыс. Все такое же красивое, чистое, ничего в нем не изменилось. Мягкие черные глаза, родинка на щеке... Все так знакомо... И незнакомо...

Анай-кыс ушла в спальню к проснувшемуся ребенку: ни она, ни Лапчар не обмолвились о нем ни словом, не предложили посмотреть своего сына, словно он был виноват перед Эресом и потому не мог показаться на глаза. Вскоре стало совсем тихо.

Но, говорят, ледоход не спрашивает реку, когда ему начать шуметь. Настанет час, минута, где-то что-то вздрогнет, оборвется — и пошел весенний водоворот.

Первым начал Лапчар. Не выдержал мятущегося взгляда Эреса.

— Понял, Эрес?

Эрес легонько потер виски:

— Да.

Лапчар забирался все глубже.

— Обижаешься? Думаешь, обошел друг.

— Нет, не думаю. Вижу — настоящее у вас.

Лапчар смахнул со лба пот, свел ладони в замок, как бы накрепко, навсегда замыкая короткие, ясные ответы Эреса.

— Ты ее не вини, — продолжал Лапчар. — Это все я... Прости...

Эресу стало жаль друга, такого откровенного и прямого. «Прости» начисто сняло обиду, и он тихо сказал:

— Ложись-ка лучше спать, Лапчар, отдохни.

Анай-кыс — тут как тут — подхватила мужа под руку и увела в другую комнату. Эрес лег на приготовленную для него постель.

Однако сон бежал от Эреса. Он чувствовал себя, как будто затаился в пограничном дозоре и нельзя пошевельнуться. Зная характеры Лапчара и Анай-кыс, их простодушие и доброту, Эрес не хотел, чтобы они поссорились из-за того, что он вернулся.

Он не хотел быть преградой на пути к счастью двух этих людей. Сегодня о нем знает село. Завтра молва о его приезде дойдет до отдаленных ферм и бригад. Видеть сочувствующие глаза, слышать то, что говорится не языком, а поджатыми губами! Нет, Эрес не смог бы этого стерпеть. Он представил себе село, похожее на растревоженный улей. Теперь эти пчелы будут жужжать. Только о нем, обманутом... Родное село ему показалось тесным, неприютным. Жить здесь нельзя. Эти цоканья языком и покачивания головой! Подальше отсюда, туда, где тихо и о нем, о его горькой любви никто ничего не знает. Ему нужен, позарез необходим тихий уголок земли, где он снова найдет себя, свое счастье. И — никаких сочувствующих глаз, никакого нашептывания вслед!

На рассвете Эрес забылся тяжелым сном. Проснувшись, так и не понял — спал или нет. Было совсем рано. Тихо одевшись, он встал, прошелся по дому, мысленно прощаясь с хозяевами. Ранний утренний час звал его в дорогу...

Вздрогнул от неожиданности, увидев свое отражение в большом зеркале. Карие глаза смотрели с затаенной грустью и казались неожиданными на бронзово-четком, обветренном лице.

Он усмехнулся, вынул из кармана гимнастерки фотокарточку, прочел на обороте: «Не забывай. Анай-кыс». Присел за стол, дописал два слова: «Желаю вам счастья», — оставил и вышел на улицу.

Дома тонули в розовом от солнца тумане. Никто еще не просыпался. Никто не увидит, когда и куда он ушел. Свежий воздух взбодрил Эреса. Степной простор звал вперед, удлинял шаги... До районного центра не так уж далеко, километров двадцать, не более...

За околицей он услышал шум мотора. Не оглядываясь, сошел на обочину дороги.

В кабине автомашины лоснилось улыбкой лицо шофера, того самого, который подбросил его вчера до села.

— Садись! Я же говорил тебе, что с солдат не беру.

Когда Эрес захлопнул за собой дверку кабины и машина тронулась, шофер, свойский парень, не унимался. Видно, что он доволен жизнью и хочет, чтобы она у всех была такой же.

— Вчера только приехал, а сегодня уже пятки смазал? Как это понимать?

— Есть причина.

— Невеста изменила?

Эрес молчал: «Вот ведь, балаболка, угадал...»

А шофер продолжал:

— Все они такие — одному обещают, с другим крутят. Ничего, друг. На свете такого добра хватает... Гуляй пока.

Эрес сидел, крепко упершись ногами, чтобы меньше трясло. Скорее бы избавиться от говорливого шофера. Когда они въехали в город, он почувствовал облегчение. Буркнув «спасибо», вышел из кабины, встряхнулся, как в ознобе, и даже не оглянулся на крик: «Прощай, служба!»

Днем он бродил по городу. Потом, уже во второй половине дня, зашел в Дом культуры и сидел там два сеанса подряд.