У подножия Мтацминды

— Александр Александрович! Где вы пропадали? — воскликнул Гоги. — Мама уже решила, что вы раздумали ехать в Москву…

— И сбежали от нас, — со смехом докончила Мзия.

— Гоги! Ты всегда что–нибудь придумаешь, — с ласковым упреком сказала Варвара Вахтанговна.

Смагин взял ее под руку и отвел в сторону, бросив на ходу присутствующим:

— Оставьте, у нас свои секреты.

— Как всегда, — пробасил Гоги.

— Да, как всегда, — ответил Смагин и тихо сказал: — Варвара Вахтанговна, успех необычайный. Но я только этого и ожидал…

— Не томите меня. Где вы были?

— Я был у Амояна, прочел ему письмо. Он понял все без моих объяснений. Все будет сделано. Вот вам письмо Нины. Спрячьте его на память, чтобы перечесть вместе с ней…

— О чем вы там шепчетесь? — не удержался Гоги, подходя к ним.

Смагин положил на его плечо руку и сказал с напускной серьезностью:

— Я дал слово маме, что буду хорошо смотреть за ее детьми.

Гоги засмеялся.

— Мзия, слышишь?

— Не слышу, но чувствую, — проговорила Мзия и тоже подошла.

Варвара Вахтанговна засуетилась.

— Однако пора собираться…

— Поезд не телега, — закончил за нее Гоги.

— Вот будешь смеяться, когда опоздаешь! Варвара Вахтанговна потушила свою керосинку.

— Теперь, по старинному обычаю, сядем.

Гоги присел на чемодан и посадил на колени Мзию. Смагин поместился на тахте рядом с Варварой Вахтанговной. Вершадский опустился на стул.

— Ну вот, — произнесла Варвара Вахтанговна после минутного молчания, — теперь должен подняться самый младший.

— Мы однолетки, — сказал Гоги, вставая с чемодана вместе с Мзией и вытягиваясь во фронт.

За ними поднялись и другие. Два фаэтона, нанятые заранее, уже ожидали их у ворот дома.

Когда они выгрузили свои чемоданы и вышли на вокзал, посадки еще не было. Вслед за ними на вокзал приехала Ольга Соломоновна и сообщила, что у Теймураза Арчиловича сейчас заседание, но он постарается приехать.

Поезд был подан. Мзия, Гоги и Смагин отыскали свое купе и вошли вместе с Варварой Вахтанговной и Ольгой Соломоновной. Через минуту появился и Теймураз Арчилович в сопровождении какой–то молодой девушки.

— А все–таки успел? — произнес он, будто с кем–то держал пари. И добавил: — Гоги, неблагодарное существо, не узнаешь Нателлы?

Гоги вспомнил лицо медсестры той больницы, в которой лежал год назад.

— Нателла сейчас работает машинисткой в нашем наркомате, — объяснил Куридзе. — Она выразила желание принять, так сказать, участие в проводах…

Гоги подошел и пожал ей руку:

— Большое спасибо вам за все!

— Что вы!.. — смутилась Нателла.

— Я никогда не смогу забыть вашего внимания и вашего…

— Ну, оратор ты никудышный! — засмеялся Куридзе. — Целуй ручку у Нателлы — и баста. А теперь нам надо пробираться к выходу, иначе мы укатим с вами в Москву, и тогда нам с Нателлой не миновать строгого выговора за нарушение служебной дисциплины.

Все двинулись к выходу и на площадке вагона простились еще раз.

Нателла взглянула на Гоги, который обнял Мзию за талию, резко отвернулась и направилась прочь от вагона.

Поезд тронулся…

Варвара Вахтанговна прижала к своим глазам платок. Теперь она уже не боялась огорчить своими слезами Гоги. Куридзе взял под руку жену и Варвару Вахтанговну и, видя убегавшую Нателлу, крикнул:

— Нателла, куда вы ретируетесь?! Мы вас довезем до дому.

Нателла обернулась:

— Доктор, мне нужно навестить больную подругу. Она живет здесь рядом…

…Нателла шла по опустевшему перрону и думала только о своем. Ее сейчас не интересовало ни то, как складываются человеческие судьбы, ни то, что никто не застрахован ни от ослепительного счастья, ни от потрясающего горя. Не думала она и о том, что ее ожидает впереди целая жизнь и что через какой–нибудь год ей может показаться смешным то, что сейчас кажется трагичным. Она не думала и о том, что все движется вперед, что и через цветущие равнины и через мертвые пустыни намечается и прокладывается широкий путь к большому человеческому счастью, в котором найдет свое место и маленькое счастье отдельных людей.

Тифлис стал другим. Правительство Жордания и эмигранты из наиболее обеспеченных, которые в свое время бежали из Советской России в Грузию, успели скрыться, но быстрый крах меньшевистской республики лишил возможности удрать за границу деятелей средней руки. Вместо фланирующих по проспекту Руставели авантюристов и спекулянтов, торговавших реальной валютой и призрачными нефтяными участками, торопливой походкой проходили служащие советских учреждений. Комиссионные магазины еще существовали, но операции их значительно сократились. Крупных клиентов смыло будто волной. Оставшиеся в городе мелкие валютчики перекочевали на передвижную «черную биржу».

Передовая часть грузинской интеллигенции не за страх, а за совесть начала работать рука об руку с Советской властью.

Оставшиеся в Тифлисе недовольные элементы вздыхали о прошлом, шушукались, жалели о блеске витрин и закрытии картежных притонов. Они уже не называли Тифлис «маленьким Парижем» и ежились при виде грузинских красноармейцев.

7 ноября 1921 года Советская Грузия впервые торжественно отпраздновала четырехлетие Великой Октябрьской революции.

Проза поэта