У Пяти углов

Лена еще недавно толкала ядро и блистает свойственным этому спортивному жанру сложением. Отсюда — Кариатида. Прекрасный же эпитет Верная Лена заслужила всем очевидной бескорыстной и безнадежной преданностью Вольту. Преданность эту он ничем не заслужил, но бессовестно эксплуатирует, так что Лена стала при нем как бы добровольной лаборанткой, что особенно ценно при отсутствии лаборанток штатных. Собственную же работу она делает урывками, поневоле, повторяя много раз безо всякой рисовки: «Ну какой из меня ученый? Уж я-то про свою серость все знаю насквозь!» Если бы тема Вольта была утверждена, он бы официально включил в нее Верную Кариатиду, но он же до сих пор занимается своей антропомаксимологией как бы неофициально. Саша Крамер обрисовал ситуацию так: «Мы тут все футболисты-профессионалы, а ты сохраняешь любительский статус».

С Сашей Крамером они вдвоем занимают комнату, называемую «старшинской», потому что оба они старшие научные. Вольт остановился перед дверью, чтобы не излагать свою идею при Крамере — не потому, что опасался плагиата; просто он всегда испытывал странную стыдливость, излагая новую гипотезу: вот когда появится в подкрепление хоть один факт, тогда другое дело, а пока без фактов она словно голая, — остановился перед дверью и стал объяснять Верной Кариатиде, что нужно приготовить для работы. Самое трудоемкое: изготовить микроинструменты — собственноручно вытянуть из толстых стеклянных трубок тончайшие пипетки, присоски, стеклянные скальпели. Своими толстыми пальцами Лена удивительно точно работает на специальной микрокузнице!

— Ну и выкрои время, когда будет свободен микроманипулятор.

Вот это самое трудное: микроманипулятор единственный на всю лабораторию, да еще по договоренности пользуются им эмбриологи, пока не получили свой.

— Там на Татьяну Михайловну много времени записано, я уж смотрела.

Вот так! У Протоплазмы тема никчемная, но утверждена — значит, ей в первую очередь!

— Ну договорись с ней, может, часть уступит.

У Верной Кариатиды лучше получается разговаривать с Танечкой Тышлер: Вольт легко терял терпение и мог высказать что-нибудь совсем ненужное про работу бедной Протоплазмы.

— Хорошо, Вольт Платоныч, я постараюсь, я обязательно договорюсь! Мне тоже время положено, я запишу на себя!

Договорится, Вольт не сомневался. Хорошо, когда есть на кого положиться.

Вольт совершенно по-товарищески хлопнул Кариатиду по могучему плечу:

— Ну, давай.

Она снова покраснела.

Вольт уже хотел зайти к себе в старшинскую, но передумал и отправился в животник: проведать Мафусаила, белого крыса, который прожил уже пять средних крысиных жизней и, кажется, не собирается дряхлеть. Методика, благодаря которой долгожительствует Мафусаил, заимствованная, но проверять чужие методики, тоже нормальная работа: одно дело прочитать, и совсем другое — убедиться в достоверности прочитанного: написать-то легко все, что угодно. И в особенности приятно лишний раз убедиться, что резервы жизни так велики, — ведь и Вольт собирается жить не меньше чем до ста пятидесяти… Ну и демонстративно для пропаганды антропомаксимологии: вот вам продление жизни в пять раз!

Животник помещается по ту сторону запасной лестницы — пожарной. Уже на площадке слышится особенный запах, который Вольт называет про себя цирковым. Повзрослев, он ходит в цирк редко, потому что многое стало там казаться безвкусным, и даже Наде почти не удается его туда затащить, ну разве что на один-два стоящих номера, где работа без дураков, — посмотреть и сразу уйти. Ходит редко, но в детских воспоминаниях до сих пор живет словно бы другой цирк, в котором все прекрасно, все волшебно! И не в цирке ли его впервые стал тревожить простой вопрос: неужели акробаты и дрессировщики составляют особую человеческую породу, более совершенную разновидность, или таким бесстрашным, красивым и сильным может стать каждый? А если может, почему не становится? Если может, почему не становится?! — вопрос вопросов, смысл всей работы Вольта.