У друкарей и скоморохов (СИ)

Как съехали на рассвете с постоялого двора, малый оглянулся на ярмарку, раскинувшуюся на покрытом утренней изморозью лугу, на высокие стены монастыря — и запечалился. И три недели на одном месте — не шутка, а главное, кончалась распрекрасная летняя, походная жизнь.

— Добрая ярмарка! Дивные монахи! Косились на нас, да и только. Потешили купцов — и им, клобучникам, выгода, — балагурил Бажен и вдруг спохватился, — Вася, а правильно ли мы едем? Веди!

— Недалече от Зыбкова, деревня сына боярского Ивана Федоровича Жирова-Засекина, прозванием Райгородка.

— Ишь, как оттарабанил! Что это за овощ такой — Райгородка? Придется ехать на Зыбково, там и поспрашиваем. Заодно и аграфеньюшкиных щец отведаем.

В полдень подъезжали уже к Зыбкову. Завидев шест с пучком соломы, Мишка замахал лапами и приветственно заурчал.

— Помнит, черт лохматый, где до хозяйского медка добрался! А, Филя?

Филя, совсем замолкший в последние дни, кивнул Бажену, даже не улыбнувшись.

— Аграфеньюшка, эге-гей!

Та, однако, не появлялась. Вместо неё в калитке возник заспанный парень в одной рубахе.

— Чего орешь, нету здесь тетки Аграфены!

— А где ж она?

Узкие глазки парня неуверенно скользнули меж землею и небом.

— Померла.

— Как же это померла?

— Разбойники двор пограбили и зарезали обоих, и дядю Тита и супружницу его.

— Да когда же?

— Сорока дней ещё не прошло… Я наследник ихний. А вы, проезжие, не должны ли им остались?

— Нет, — перекрестившись, отрезал Бажен. — Трогай, Васка. Эй, хозяин, как вам проехать на Райгородку? На село боярского сына… как его? Жирова-Засекина?

Парень четырежды объяснил дорогу, каждый раз припоминая новые подробности, потом утёр полою рубахи пот со лба и сказал:

— Только самого Жирова-Засекина там нету.

— А из семьи его кто-нибудь на деревне?

— Семья его, супружница и сынок, там.

— Спасибо. Прощай, хозяин. Трогай, Вася.

— Все под секирой той ходим, — проворчал Томилка.

— Баженко, а это не наш ли знакомец из лесу, а?

— Нет, Вася, не он. Тот, верно, на Дону давно, коли здесь не поймали. Нет, Бособрод не из тех сволочей, что бабу за полушку зарежут. Иначе не беседовать бы нам с тобою сейчас.

— Как мнишь, атаман, попал-таки князёк тот, молитвенник, на небо?

— Не знаю, Томилка. Коли и там, на небе, такое же сообщество душ устроено, как у нас людское на земле, то попал, конечно.

Они добрались к месту, когда на небе повисли уже холодные осенние звезды. Атаману пришлось долго стучать в ворота кнутовищем. Наконец, появился сторож, но впустил он после долгих переговоров одного Бажена, а остальным велел дожидаться за частоколом.

Голуб заржал недоумённо и притворился, что хочет боднуть ворота. Мишка, всю дорогу проспавший на обычном месте Фили, поднял голову и принялся кланяться и урчать; поводырь сунул ему сухарь.

Бажен, наконец, возвратился со сторожем, отнюдь не поспешившим, впрочем, отворять ворота.

— Потерпите уж ещё, ребята, Василий, гайда со мной.

Они шли обычной деревенской улицей, уже тёмной; только в нескольких избах слабо светились щели задвинутых на ночь маленьких окон.

— Ты только не пугайся. Пришлось пообещать, что выучишь грамоте господского сынка. Приободрись, гляди веселей, орлом!

А вот и высокий терем. Бажен подтолкнул Васку к наружной лестнице, что вела в верхнее жильё господских хором, туда, где тускло сияли полукруглые, цветными стеклышками набранные окошки.

В горнице, перед свечой в высоком заграничном подсвечнике сидела барынька, сегодня не накрашенная совсем и в незамысловатой телогрее. Все та же девчонка-худышка стояла за её стулом.

Васка ловко, по всей Баженом втолкованной науке, поклонился.

— Здравствуй, госпожа Анна Васильевна, на многие лета!

— Спасибо, весёлый. Сможешь ли ты обучить моего сыночка грамоте?

— За зиму смог бы обучить чтению, а письму — не берусь… Наука зело велика.

— А сам ты вправду грамотен ли? Меня надуть не хотите ли, весёлые? Все вы мошенники… Вот, почитай-ка мне тут, в любимой мужниной книге!

И она показала узким перстом на рукописную книгу, уже разогнутую.

— Изволь слушать, государыня… Вот: «Ни птица в птицах сыч, ни в зверех зверь ёж, ни рыба в рыбах рак, ни скот в скотах коза, ни холоп в холопах, кто у холопа работает — ни муж в мужах, кто жены слушает…»

— Довольно, — поморщилась барынька и продолжила раздумчиво. — Государь мой Ждан Федорович сие место почасту читывал, и вроде были такие точно слова… Вешка, ты запомни, что весёлый прочел, и после заутрени отцу Ферапонту дай прочесть, чтобы узнать, верно ли. Где чтено было, приметила?

— Приметила, государыня. Там ещё посередке, где он пальцем водил, где черненькие следочки, виселичка такая красненькая…

— Молчать! Закладку вложи, дура. Так вот, весёлый, если ты поутру испытание пройдешь, то поучи моего сыночка, сладенького моего… Может, и выучишь. Государь мой Ждан Федорович брался было, да не смог — горяч больно, нетерпелив… Поп наш не сумел тоже — мягок он, попик, а я без батьки сечь Петюньку боюсь… А ты, Баженко, на что пригоден в хозяйстве моем?

— Сказывал ведь уже, барыня-государыня. Могу ещё сказки тебе перед сном баять.