У чужих берегов

– К-к-кая малопулька?

– Та, которая стреляет... Вон, на подоконнике, гильза. Да не ломайся! Ты же не барышня. Все равно ведь все перероем, а найдем!

– Ах эта! – насильно выдавил улыбку избач. – Так бы и спросили! Это не малопулька. Малопульками шомполки называются. А эта зовется: малокалиберная, бокового огня...

Прибыльцов прикрикнул:

– Ты баки не вкручивай! Вот как дам по кумполу! Вы, товарищ следователь, выйдите: я с ним сам побеседую...

Силясь держаться веселее и беспечнее, Поливанов указал пальцем в сторону топчана.

– Под матрацем. Пожалуйста, берите! Ничуть даже не жалко! Эко добро – малокалиберка! Да мне она и ни к чему. Так, баловался.

Прибыльцов сбросил с топчана тулуп и матрац. На досках лежала изящная малокалиберная винтовка.

– Где патроны?

Поливанов сделал непонимающие глаза:

– Патроны? Где ж у меня патроны? Вот побей бог – не помню! Запамятовал...

Милиционер подал мне находку, не спеша подошел к избачу, сказал с удивлением:

– Стал быть, это я за тебя, гнус алтайский, столь ночей на морозяке дрожжи продавал?!

И беззлобно стукнул парня по затылку.

– Ой, не бейте, не бейте! – трусливо взвыл избач. – Все скажу! В углу корзина. Белье грязное...

В тряпье оказались две коробочки патронов и длинноствольный шестизарядный револьвер смит-вессон.

– Еще есть оружие?

– Нет, нету больше, честное слово, истинный бог – нет!

Я распахнул створки окна.

Большой колокол был виден отсюда, как на ладошке, во всем своем древнем великолепии. «Под прямым углом!»... – улыбнулся я возвратившейся мысли... Зарядив ружьецо, я стал палить по колоколу. Над селом поплыл чистый, певучий звон... Я стрелял и смеялся... Милиционер обшаривал жилище избача. Федька Поливанов не отрывал глаз от столешницы.

А в воздухе пели серебряные струны, и к звонарне сбегался народ.

– Верно с полсотни кулацких детей уже вызвонили, товарищ следователь, – улыбнулся Прибыльцов, когда я почти опустошил коробочку с патронами. – Поберегите заряды... В обрат поедем – может, лисичку зацепим.

– Правильно, товарищ старший милиционер, не все зайцев тропить по пороше... Ну, двигай вперед, Поливанов!

Прибыльцов повел арестованного избача огородами, но деревенский «телеграф» уже сработал. Когда я сам шагал в сельсовет, у колокольни стояла толпа. Посыпались вопросы и выкрики:

– Правда, што Федька-избач в церкву пулял?

– Иде ево девали, тварину?!

– Куды гнуса укрыл, товарищ райвонный?!

– Отдавай нам Федьку!

– Добром просим!

Я поднял руку.

– Спокойно, граждане, спокойно!.. Советский суд...

Но накал толпы не остывал.

– Отдавай! По-хорошему говорим!

– Слушайся мира, гражданин!

– Все одно: возьмем сами!

– Мокро место оставим... Разнесем ваши ухоронки!

Сквозь толпу пробился прибежавший Тихомиров. Обещанием «лично» проследить за Федькиной судьбой, горячими словами унял разгоравшиеся самосудные страсти, но мне шепнул:

– Поскорей отправляй его в район! Ночью выкрадут из каталажки и пришибут!

Прибыльцов запрягал коня. Я заканчивал предварительный допрос избача, когда в сельсовет вбежал тяжело дышавший Дьяконов.

Выхватив из-за пазухи маузер, бросился к Поливанову.

– Где дядя спрятан?! В какой комнате? Быстро, гадина!

Глуповато улыбавшийся Федька помертвел и повалился Дьяконову в ноги...

– Ой, не стреляйте! Ой, все скажу, все... Он меня заставил, убить грозился!.. Боюсь я, не стреляйте!

– Где Захар?

Федька закрыл лицо рукавом, трусливо пополз к углу и вдруг заговорил быстро, быстро:

– В кухне дядя Захар, Виктор Палыч, в кухне, один он, Виктор Палыч, поспешайте, Виктор Палыч, завтра уходить собирался, Виктор Палыч...

– Скорей! – крикнул мне Виктор. – Прибыльцов! Оставайся здесь с этой тварью! Если полезут – стреляй! Разрешаю!

Мы вскочили в приготовленную упряжку. Дьяконов взмахнул кнутом, сани ударились о косяк открытых ворот и понеслись вдоль улицы...

От избы-читальни к нам бежал человек с берданкой. Я выхватил пистолет, но Дьяконов, круто осадив коня, крикнул мне:

– Свой, не стреляй! Здесь он, Климов?!

Человек с берданкой указал ружейным стволом на двери дома.

– За мной, Гоша! Климов – на пост!

И соскочив с санок, исчез в пустоте дверей... Я бросился вслед.

Мы пробежали длинный полутемный коридор и очутились в просторной кухне купеческого дома с плитой, по-городскому выложенной кафелем.

В кухне была вторая дверь, вероятно, ведущая в комнату кухарки.

– Открывай, Сизых! – Дьяконов ударил в дверь ногой. – Открывай! Я – Дьяконов!.. Слышишь! Виктор Дьяконов!

За дверью опрокинулся табурет. Хриплый голое спокойно ответил:

– Сейчас... Держи, сволочь!

Дьяконов успел толкнуть меня за печной выступ и сам отскочил за дверной косяк. Выстрел крупнокалиберного револьвера выбил щепу из филенки, пуля щелкнула в плиту и, разметав кафельные брызги, визжа, волчком завертелась на полу.

– Не дури, Захар! – тоже спокойно, даже миролюбиво произнес Виктор Павлович. – Бесполезно. Сдавайся или стреляйся сам... Слышишь?!

Из комнаты грянули два выстрела подряд. Пули защелкали по плите, выбивая осколки кафеля и кирпичную пыль.

Дьяконов, пригнувшись, перебежал ко мне. Жарко дыша, зашептал: