Тысячелетие

— Ну честное слово, Луиза, там есть такие вещи, о которых я не могу тебе рассказать.

— А что можешь?

Он задумался.

— В твоем послании действительно было указание не разглашать сведений? — вкрадчиво спросила я.

— Да. За некоторыми исключениями.

— Типа?

— Типа тебя. Мне дозволено кое-что открыть тебе. В определенное время.

— Чтобы мною манипулировать.

— Да.

Я уставилась на него сурово, он уставился в ответ. К чести Шермана, надо признать, он не выглядел самодовольным.

— Так много уровней, — сказала я.

— Да.

— Я имею в виду: ты говоришь мне, то есть признаешься, что можешь рассказать определенные вещи в определенное время, чтобы манипулировать мною. Но тем самым ты уже мной манипулируешь.

— Да.

— Это накладывает на меня большую… ответственность. Я знаю, что ты используешь меня, — надеюсь, с благими целями, — поэтому я должна делать то, что ты хочешь… Но откуда мне знать, что именно?

— Тебе просто надо вести себя естественно. Делай то, что делала бы и так.

— Но твое признание в корне меняет положение. Теперь, когда я в курсе, что ты меня направляешь, пусть даже незаметно, я все равно буду вести себя иначе, чем… — Я запнулась и заглохла. Он не спускал с меня невинного взора. — То есть, я должна исходить из того, что мое замешательство на всех уровнях сознания-подсознания- тоже часть твоего плана, каким бы он ни был… — Я опять заглохла. — Пошел на хрен! — сказала я.

— Вот и славненько! — Он захлопал в ладоши. — Наконец я узнаю свою Луизу!

Я невольно усмехнулась.

— Я тебя расплавлю, сделаю из тебя консервную банку и выкину на помойку.

— Браво, браво, продолжай! Выплесни все эмоции.

— Мать твоя- торговый автомат, а отец… Отец- плуг дорожный!

— Ну надо же, как здорово усвоила лексику двадцатого века! Все детали повседневной жизни знает как свои пять пальцев!

Я вяло влепила ему еще несколько оскорблений, используя современные идиомы, но все без толку. С Шерманом невозможно ссориться. Даже пытаться не стоит- это утомительно, а я и так устала. Поэтому я решила начать все с начала.

— О'кей. Ты Иисус. Может, объяснишь, что ты имеешь в виду?

— Пожалуйста. Иисус Христос- персонаж популярного в двадцатом веке мифа, сын Верховного Существа, почитаемого сектой, основными фетишами которой являлись крест, чаша- она же грааль- и…

— Хватит, это я и без тебя знаю. Их любимым изречением было: он «умер за грехи наши».[8] — Я поглядела на него с надеждой: — Так вот что у тебя на уме?

— Не совсем. У меня на уме роль спасителя человечества.

Я воззрилась на него. Не забывайте- лицо у Шермана в ту пору было как у героя мультика, причем нарисованного так неумело, что Уолт Дисней, небось, перевернулся в своем морозильном боксе. А тело словно сошло со страниц «Волшебника из страны Оз».[9] Шерман, конечно, не лязгал при ходьбе, но с первого взгляда видно-перед вами прямой потомок игральных видеоавтоматов. И это существо пытается меня уверить, будто оно- спаситель человечества!

— Зови меня Фомой, — сказала я.

— И тем не менее это правда. Послание в моей временной капсуле было довольно длинным. В нем подробно описаны события нескольких прошедших суток и следующих… шести дней. Прочитав его, я сразу понял, что и когда должен сделать ради спасения рода человеческого. И знаешь, меня поразило обилие параллелей с библейской историей Иисуса. Возможно, это звучит несколько самонадеянно, да я и не собираюсь всерьез тебя убеждать, но если принять Большой Компьютер за Бога, то вполне логично предположить, что я- единственный робот, когда-либо получивший послание, — его единородный возлюбленный сын.

— И он еще строил из себя психоаналитика! Сеансы со мной проводил! Да ты послушай, что ты несешь! Ты не более уникален, чем любая стандартная модель-Т. Спаситель с серийным номером!

— Большой Компьютер, «все возможно Тебе; пронеси чашу сию мимо Меня; впрочем, не Моя воля, но Твоя да будет».[10]

На сей раз я пожалела, что под рукой у меня нет пепельницы. Но швырять в него сигаретой не стала: грех переводить зазря хороший табак.

— Я не просил присылать мне временную капсулу, Луиза, — сказал он. — Так же, как ты не просила присылать тебе твои. Какие карты тебе сдали, такими ты и играешь. Я делаю то же самое.

Я молча курила, стараясь изо всех сил прочесть что-нибудь на его карикатурной рожице. И, клянусь, чем дольше я смотрела, тем более человеческой она мне казалось. Мне стало жаль его. Если хотя бы половина из того, что он мне наплел, правда, то на него взвалили куда более тяжкое бремя, чем на меня.

— Ты можешь представить мне какое-нибудь доказательство?

— Запросто. Хотя не гарантирую, что оно убедит тебя на все сто. Ты слишком недоверчива. Но я могу, например, процитировать послание из твоей временной капсулы.

И он это сделал, слово в слово. Я не прервала его даже тогда, когда он упомянул про ребенка и про «не трахайся с ним, если не захочешь».

— А я захочу?

— Об этом я не могу тебе сказать.

— Но ты знаешь.

— Да.