Тысяча лет в долг

В доме царил полумрак, тоже красноватый — из-за горящего очага. В центре стоял низкий столик, вокруг него расстелены были коврики — из такой же грубой шерсти, как и полог. Повинуясь приглашающему жесту хозяина, Семен сел на один, поджав под себя ноги. Хозяин скрылся на мгновение где-то в темноте и тотчас вынырнул с глиняной чашкой без ручки. Чашку он протянул гостю. Семен знал, что бедуины обычно потчуют гостей крепким сладким кофе, но в чашке оказалась обычная вода, к тому же чуть отдававшая серой. Он сделал глоток и передал чашку хозяину.

— Не назовешь ли свое имя? — спросил бедуин, усаживаясь напротив и зажигая стоявшие на столике масляные светильники. При этом он пользовался какой-то громоздкой архаичной зажигалкой. Зажигалку приходилось держать обеими руками, при каждом щелчке из нее вырывались большие яркие искры. Наконец над светильниками появилось желтое колеблющееся пламя. По стенам жилища от стола побежали причудливые тени. Бедуин отложил в сторону свою странную зажигалку и, приветливо улыбнувшись Семену, повторил вопрос.

— Шимон, — ответил Семен. — Шимон Коэн. А как зовут тебя?

На лице хозяина вдруг появились признаки сильного волнения.

— Как ты сказал? — переспросил он. — Коэн?

— Ну да, Коэн.

— О благословенны небеса! — вскричал бедуин. — Коэн среди нас! Наконец-то!

Семен искренне удивился его радости. Бедуин оказался вторым человеком, так бурно обрадовавшимся появлению Семена Когана, то бишь — Шимона Коэна. Первым таким человеком был Хаим Коган, отец Семена, и случилось это двадцать пять лет назад, во дворе одесского родильного дома номер два.

— А как зовут тебя? — осторожно спросил он у гостеприимного хозяина.

— Йоэль, — тотчас ответил тот. — Йоэль, сын Эфраима и Ривки.

«Как интересно, — подумал Семен. — Оказывается, бедуины носят еврейские имена».

— Не хочешь ли ты рассказать о том, какие пути привели тебя в эту землю? — учтиво спросил Йоэль.

— Н-ну... — Семен немного растерялся. Вряд ли он мог что-то связно рассказать. — К-как тебе сказать...

Что он мог рассказать, если и сам толком не помнил? Он озадаченно нахмурился, безуспешно пытаясь подыскать обтекаемые и вместе с тем правдоподобные слова. Йоэль понял его растерянность по-своему.

— Ты, верно, устал? — участливо спросил он.

Семен и правда уже чувствовал усталость. Веки словно налились свинцом, глаза резало, будто от мелкого песка. Да и все его тело оказалось вдруг внезапно обессилевшим.

Между тем бедуин поднялся, быстро прошел в угол жилища, отделенный от остального помещения таким же пологом, как тот, что скрывал вход в дом, и расстелил там на полу плащ.

— Прости, господин мой, что не могу предложить тебе лучшей постели, — сказал Йоэль виновато.

Семен великодушно махнул рукой и растянулся на плаще. Земляной пол был теплым. Йоэль пожелал гостю доброй ночи и задернул полог. Семен оказался в полной темноте. Уснул он почти мгновенно.

Среди ночи Семена разбудили чьи-то голоса. Спросонок ему показалось, что к Менделю, с которым они на пару снимали квартиру, опять заявились поздние друзья. Спустя какое-то время он узнал один из голосов — бедуина с еврейским именем Йоэль, приютившего его накануне.

— Он спит, господин, — говорил Йоэль. — Я бы не хотел его будить, ибо он устал.

— А мне плевать! — заявил кто-то. — Если не проснется, тащи его сюда за ноги.

«Это меня предлагается тащить за ноги, — сообразил Семен. — Уж не с хамасниками ли связался мой гостеприимный хозяин?» От этой мысли он покрылся испариной и собрался было бежать неведомо куда, не дав себе труда сообразить, что палестинские террористы не стали бы беседовать между собой на иврите.

— Князь приказал доставить его во дворец. Тебе что, его приказа недостаточно? — говорил между тем собеседник Йоэля. Голос его был чрезвычайно низким, с какими-то противоестественными хрипами. Слова он произносил отрывисто, словно лаял.

«Князь? Что еще за князь?»

Подойдя на цыпочках к пологу, Семен осторожно высунул голову.

И оцепенел от ужаса.

Лучше бы пришедший оказался террористом. Даже двумя. Даже десятью вооруженными до зубов террористами из ХАМАСа. Но...

Тот, кто среди ночи вошел в одиноко стоявший дом у дороги, тот, перед которым сейчас униженно склонился Йоэль, тот, кто разговаривал отрывистым властным тоном, — вообще не был человеком.

Два светильника, зажженные Йоэлем, все еще горели, и в их ровном свете Семен увидел высокую — почти двухметровую — фигуру, похожую на человеческую лишь тем, что у нее, этой фигуры, тоже были две руки и одна голова. Вместо ног гость опирался на мощные трехпалые когтистые лапы — вроде птичьих. Лапы покрывала темно-синяя сверкающая чешуя.

«Вот тебе и страусы из киббуца... — растерянно подумал Семен. — Хорошие птички... Цып, цып...»

Такой же чешуей было покрыто и все тело — насколько позволяла видеть короткая, до середины бедер, туника. Руки с длинными острыми когтями сжимали большое копье, длинный и плоский наконечник которого едва не упирался в низкий потолок.

Но хуже всего была огромная голова, увенчивающая мощное чешуйчатое туловище: она напоминала голову какого-то клыкастого зверя.