Тысяча и одна ночь. В 12 томах

И они стали осматриваться по сторонам, чтобы обнаружить его источник. А мы увидели красавицу, покрытую шелками и тяжелой парчой, которая наблюдала, как мы приближаемся, подавшись вперед и вся обратившись в слух. И я подошел к ней, как будто не узнавая, и обратился к ней, говоря:

— Что дама, красивая, нарядная, в драгоценностях, делает в столь поздний час совсем одна на этой улице? О госпожа моя, неужели ты не боишься ночи и прохожих?

На это она дала мне ответ, о котором мы накануне договорились, а я повернулся к своим людям, словно спрашивая их мнения. И они ответили мне:

— О командир наш, если хочешь, мы отвезем эту девушку в твой дом, где ей будет лучше, чем где-либо еще. И она будет тебе благодарна, мы в этом не сомневаемся, ибо она, конечно, богата, красива и вся в драгоценностях. И ты сделаешь с ней то, что сделаешь, а утром вернешь ее любящей матери.

И я крикнул им:

— Заткнитесь! Да укроет меня Аллах от ваших слов! Достоин ли мой дом принять дочь эмира?! И потом вы же знаете, что я живу далеко отсюда. Лучше всего было бы попросить для нее гостеприимства в районе кади, чей дом находится именно здесь.

И мои люди ответили, что слушают и повинуются, и стали стучать в дверь кади, которая тотчас же открылась.

И у входа, опираясь на плечи двух рабов-негров, появился сам кади. И после приветствий с обеих сторон я рассказал ему о деле и передал ему свою заботу о нем, в то время как юница стояла, завернувшись в свои вуали. И кади ответил мне:

— Пусть она будет здесь желанной! Моя дочь будет ухаживать за нею и следить, чтобы она была довольна.

И вот я вложил ему в руки этот опасный дар и доверил ему саму опасность. И он повел ее в свой гарем, а я пошел своей дорогой.

И вот на следующий день я вернулся к кади, чтобы забрать вверенную ему гостью, и сказал про себя: «Эй! Валлахи! Должно быть, эта ночь была благословенной для этих двух девушек! Но конечно, мои мозги так поизносились, что я никогда не узнаю, что произошло между этими двумя огненными газелями. Никогда я не слышал о подобном!» И, размышляя так, я пришел в дом кади и, как только вошел, наткнулся на шум, крики, перепуганных слуг и обезумевших женщин. И вдруг сам кади, этот белобородый шейх, бросился в мою сторону и крикнул мне:

— О, позор на твою голову! Ты привел в мой дом девушку, которая обобрала меня до нитки! Ты должен разыскать ее, иначе я пойду жаловаться султану, который заставит тебя напиться крови и узнать вкус смерти!

И когда я попросил его рассказать все подробности, он объяснил мне, перемежая слова с сильными междометиями, криками, угрозами и оскорблениями в адрес девушки, что ближе к утру та, кому он предоставил убежище по моей просьбе, исчезла, покинув его гарем, а вместе с ней исчез и его пояс, в котором было шесть тысяч динаров — все его состояние. И он добавил:

— Ты знаешь эту девушку, и поэтому именно от тебя я требую свои деньги!

А я, о господин мой, был так ошеломлен этим известием, что не мог вымолвить ни слова. И я прикусил край своей ладони и подумал: «О сутенер, вот ты в смоле и дегте! Где теперь ты и где она?!» Однако через некоторое время я заговорил и сказал кади:

— О господин наш кади, если все так случилось, то это должно произойти, того, что должно произойти, нельзя избежать. Дай мне всего три дня, чтобы выяснить, смогу ли я что-нибудь узнать об этой удивительной девушке. И если я не добьюсь успеха, тогда ты приведешь в исполнение свою угрозу.

И кади пристально посмотрел на меня и сказал:

— Даю тебе три дня, которые ты просишь!

И я вышел оттуда, глубоко задумавшись и говоря себе: «Нет, это невозможно! Ну конечно! Ты идиот и безмозглый болван! Ты собираешься найти во всем Каире девушку под вуалью?! Да и как искать ее в гаремах?! Туда же не проникнуть! Лучше уж проспать эти три дня, а наутро явиться к кади, чтобы доложить о своей виновности». И, решив поступить таким образом, я пошел домой и растянулся на своей циновке, где провел три данных мне дня, отказываясь выходить на улицу.

Однако я не мог скрыться и ничего не мог поделать со своими мыслями. И вот по истечении назначенного срока я встал и вышел, чтобы идти к кади. И, склонив голову, я уже приближался к судилищу своему, когда, проходя по улице, расположенной неподалеку от особняка кади, вдруг увидел за полуоткрытым решетчатым окном юницу скорби моей. И она посмотрела на меня, смеясь, и сделала мне знак, означавший: «Поднимайся скорее!» И я поспешил воспользоваться этим приглашением, к которому была привязана жизнь моя, в мгновение ока оказался у нее и, позабыв даже о приветствии, сказал ей:

^{И у входа, опираясь на плечи двух рабов-негров, появился сам кади.}

— О сестра моя! Это ты! А я должен был крутиться и искать тебя по всем уголкам города! Ах, в какое дурное дело ты меня втянула! Клянусь Аллахом! Ты заставляешь меня идти по дороге красной смерти![7]

И она подошла ко мне, обняла меня, прижала к груди своей и сказала: