Тысяча и одна ночь (Княжна Тараканова)

Допросы шли своим чередом, хотя и видно было уже давно, что толку от пленницы не добиться. Однажды фельдмаршал Голицын решил поймать ее на байках о воспитании в Персии и спросил, знает ли она восточные языки.

— Да. я знаю по-персидски и по-арабски, — гордо отвечала Шахерезада.

— Не сможете ли вы написать мне на этих языках несколько фраз, которые я вам скажу по-французски?

— С большим удовольствием, — отвечала пленница и, взяв перо, написала продиктованную фразу непонятными фельдмаршалу буквами. Потом пояснила: — Вот это по-арабски, а вот это по-персидски.

На другой же день князь Голицын показал бумагу знатокам восточных языков. Отыскать таких людей не составило труда в Коллегии иностранных дел и в Академии наук. Однако люди сведущие — а их было несколько — единогласно объявили, что ни к арабскому, ни к персидскому языку письмена сии не имеют отношения.

— Что это значит, сударыня? — сурово во просил Голицын.

— Это значит, — насмешливо отвечала Шахерезада, — что спрошенные вами люди не умеют читать ни по-персидски, ни по-арабски!

«Действовать на ее чувство чести и стыд совершенно бесполезно, — доносил Голицын императрице после сего разговора. — Одним словом, от этого бессовестного создания ничего не остается ожидать. При естественной быстроте ее ума, при обширных по некоторым отраслям знаний сведениях, наконец, при привлекательной и вместе с тем повелительной ее наружности нимало не удивительно, что она возбуждала в людях, с ней обращавшихся, чувство доверия и даже благоговения к себе». При этом фельдмаршал присовокупил: «Пользующий ее доктор полагает, что при продолжающемся постоянно сухом кашле, лихорадочных припадках и кровохаркании жить ей осталось недолго…»

…Да, Шахерезада готова была рассказывать свои сказки сколь угодно долго, однако наступила ей пора прекратить дозволенные речи.

В ноябре она родила сына. Как эхо часто бывает с больными чахоткой, состояние ее после разрешения от бремени ухудшилось. К ней пришел православный священник, знающий по-итальянски. Он принужден был впоследствии открыть тайну исповеди, однако это ничего не прояснило. Шахерезада уверяла, задыхаясь, что у нее не было никаких преступных замыслов, а значит, не могло быть и соучастников. Она клялась при этом Богом… Ну что ж, она ведь в жизни ни во что не верила и могла клясться чем угодно!

4 декабря 1775 года она покинула этот мир и унесла с собою все свои неоткрытые тайны.

Те же солдаты, которые бессменно стояли при ней на часах, выкопали во дворе Алексеевскою равелина глубокую яму и без всякого обряда зарыли в нее тело «всклепавшей на себя имя Елизаветы».

Судьба спутников Шахерезады сложилась не столь трагично, как можно было ожидать. Слуг отпустили. И Доманский, и Чарномский были помилованы и высланы «в свое отечество с выдачею им вспомоществования по сто рублей каждому и под клятвою вечного молчания о преступнице и своем заключении». Как ни странно, одним из доводов для помилования сообщников самозванки стало то, что они были «увлечены страстью к ней». Да, именно любовь смягчила Екатерину, которая решала судьбу злосчастных шляхтичей. И именно любовь ожесточила императрицу, когда она отвернулась от человека, который завлек авантюристку «Елизавету» в сети.

В день подписания Кучук-Кайнарджийского мирного договора в июле 1774 года граф Алексей Орлов получил титул Чесменского, похвальную грамоту, серебряный сервиз и шестьдесят тысяч сребреников в рублевом эквиваленте. В Царском Селе в его честь был воздвигнут памятник из цельного куска уральского мрамора (мармора, как писали в те поры!), а на седьмой версте от Петербурга поставили, в ознаменование Чесменской победы, церковь Иоанна Предтечи, при ней — Чесменский дворец, выстроенный в восточном стиле. Однако императрица настолько явно не желала видеть героя Чесмы (и Ливорно!), что тот более не показывался в Петербурге и жил в Москве до последних лет царствования Екатерины. Вел он жизнь столь разгульную, что о ней еще и в последующем столетии ходили предания.

Чем же объяснялась подчеркнутая холодность императрицы к человеку, который столь блистательно исполнил ее поручение? Видимо, Екатерине как женщине было отвратительно то чрезмерное усердие, которое проявил Алексей Григорьевич. Может быть, было бы довольно, когда бы Орлов просто выкрал, тайно захватил Елизавету Всероссийскую?