Тысяча и один призрак

– Нет, я знаю, что это уже десятое, быть может, двадцатое святотатство, но что с того? До сих пор ваши глаза были закрыты, сегодня вечером они откроются, вот и все. Не приходилось ли вам слышать о человеке, которого звали Павлом? Он стерег одежды тех, кто напал на святого Стефана. И что же? У этого человека глаза были словно закрыты пеленой – он сам об этом говорил. Но в один прекрасный день пелена эта спала с его глаз и он прозрел. Это был святой Павел, да-да, тот самый святой Павел!..

– Скажите, господин аббат, а святой Павел не был повешен?

– Да, был.

– Так как же ему помогло то, что он прозрел?

– Он убедился в том, что иногда спасение в казни. Теперь святой Павел почитаем на земле и наслаждается вечным блаженством на Небе.

– А сколько святому Павлу было лет, когда он прозрел?

– Тридцать пять.

– Я уже перешел за этот возраст, мне сорок лет.

– Никогда не поздно раскаяться. Иисус на кресте сказал разбойнику: одно слово молитвы, и ты спасешься.

– Ладно! Ты заботишься, стало быть, о своем серебре? – сказал разбойник, глядя на меня.

– Нет, я забочусь о твоей душе, я хочу ее спасти.

– Мою душу! Ты хочешь, чтобы я поверил этому? Ты насмехаешься надо мною!

– Если хочешь, я докажу, что забочусь о твоей душе! – сказал я.

– Да, доставь мне удовольствие, докажи.

– Во сколько ты оцениваешь кражу, которую собираешься совершить?

– Ого-го! – сказал разбойник, с удовольствием поглядывая на сосуды, потир, дароносицу и платье Богородицы. – В тысячу экю.

– В тысячу экю?

– Я знаю, что все это стоит вдвое дороже, но придется потерять, по крайней мере, две трети: эти черти жиды такие воры.

– Пойдем ко мне.

– К тебе?

– Да, ко мне, в дом священника. У меня есть тысяча франков, и я отдам тебе их наличными.

– А остальные две тысячи?

– Другие две тысячи? Даю тебе честное слово священника, что поеду на свою родину, продам четыре десятины земли за две тысячи франков – у моей матери есть небольшое хозяйство – и отдам их тебе.

– Да ладно, ты назначишь мне свидание и устроишь западню?

– Ты сам не веришь в то, что говоришь, – сказал я, протягивая ему руку.

– Да, это правда, не верю, – произнес он мрачно. – А мать твоя богата?

– Моя мать бедна.

– Она, значит, разорится?

– Если я скажу ей, что ценою ее разорения я спасу душу, она благословит меня. К тому же, если у нее ничего не останется, она приедет жить ко мне, а у меня хватит места на двоих.

– Я принимаю твое предложение, – сказал он, – идем к тебе.

– Хорошо, только подожди!

– Что такое?

– Спрячь в дарохранительницу все вещи, которые ты оттуда вынул, и запри ее на ключ, – это принесет тебе счастье.

Разбойник нахмурился с видом человека, которого одолевает религиозное чувство помимо его воли; он поставил священные сосуды в дарохранительницу и старательно ее запер.

– Пойдем, – сказал он.

– Перекрестись раньше, – возразил я.

Он насмешливо захохотал, но смех его быстро стих. Он перекрестился.

– Теперь иди за мною, – сказал я.

Мы вышли через маленькую дверь и через пять минут были у меня.

В пути, как бы короток он ни был, разбойник казался очень озабоченным, он осматривался, опасаясь какой-либо засады.

Войдя ко мне, он остановился у двери.

– Ну, где же тысяча франков? – спросил он.

– Подожди, – ответил я.

Я зажег свечу от потухавшего в камине огня, открыл шкаф и вытащил оттуда мешок.

– Вот они. – И я отдал ему мешок.

– А когда я получу остальные две тысячи?

– Я попрошу сроку шесть недель.

– Хорошо, на шесть недель я согласен.

– Кому их отдать?

Разбойник некоторое время думал.

– Моей жене, – сказал он.

– Хорошо!

– Но она не должна знать, откуда и как я добыл эти деньги.

– Этого не будет знать ни она, ни кто-либо другой! Но и ты, в свою очередь, никогда не предпримешь ничего против церкви Божьей Матери в Этампе или против какой-либо другой церкви, находящейся под покровительством Святой Девы?

– Никогда.

– Честное слово?

– Честное слово Артифаля!

– Иди, брат мой, и не греши больше.

Я поклонился ему и сделал знак, что он может уйти.

Он как будто минуту колебался, потом, осторожно открыв дверь, ушел.

Я опустился на колени и стал молиться за этого человека. Не успел я окончить молитву, как в дверь постучали.

– Войдите, – сказал я не оборачиваясь.

Кто-то вошел и, видя, что я молюсь, остановился около меня.

Когда я окончил молитву и обернулся, то увидел Артифаля, неподвижно стоявшего у дверей с мешком под мышкой.

– Вот, – сказал он мне, – я принес тебе обратно твою тысячу франков.

– Мою тысячу франков?

– Да, я отказываюсь также и от остальных двух тысяч.

– А все же данное тобою обещание остается в силе?

– Конечно.

– Стало быть, ты раскаиваешься?

– Не знаю, раскаиваюсь я или нет, но я не хочу брать твои деньги, вот и все. – И он положил мешок на буфет.

Затем он постоял в раздумье, как бы намереваясь спросить меня о чем-то.

– Что вы хотите? – опередил я его. – Говорите, мой друг. То, что вы сделали, хорошо, не стыдитесь поступить еще лучше.

– Ты глубоко веришь в Божью Матерь?

– Глубоко.