Тысяча душ

- Домой, - отвечал Калинович. - Я нынче начинаю верить в предчувствие, и вот, как хочешь объясни, - продолжал он, беря себя за голову, - но только меня как будто бы в клещи ущемил какой-то непонятный страх, так что я ясно чувствую... почти вижу, что в эти именно минуты там, где-то на небе, по таинственной воле судеб, совершается перелом моей жизни: к худому он или к хорошему - не знаю, но только страшный перелом... страшный.

- Очень понятно это предчувствие, - возразила Настенька, - встретился со мной и, конечно, будет перелом.

- Нет, это не то! Прощай!.. Прощайте, Флегонт Михайлыч, - проговорил Калинович и пошел.

Настенька с некоторым беспокойством и с грустью проводила его до передней. Капитан бросился ему светить, а Михеич, подав ему шубу и взяв от Флегонта Михайлыча свечку, последовал за вице-губернатором до самого экипажа.

- Не ушибитесь тут, ваше превосходительство, сохрани вас господи! предостерегал он его, слегка придерживая под руку, и потом, захлопнув за ним дверцы в карете, присовокупил, расшаркиваясь на грязи: - Покойной ночи вашему превосходительству желаю!

- Спасибо! - сказал ласковым голосом Калинович и уехал.

Предчувствие его по приезде домой оправдалось. На слабо освещенной лестнице ему попалось под ноги что-то белое.

- Это что такое? - спросил он лакея, который встречал его.

- Ящик... барынин, - отвечал тот нетвердым голосом.

- Зачем же он тут?

Лакей еще больше замялся.

- Они уехать изволили, так в карету не установился, и оставили тут.

- Как уехала, куда? - спрашивал Калинович, продолжая идти.

- В дорогу, должно быть, на почтовых... Письмо там на вашем столе оставлено, - отвечал лакей совсем уж бледный.

Вице-губернатор, наконец, остановился и посмотрел ему несколько времени в лицо.

- Гм! - больше простонал он и, переведя дыханье, прошел в свой кабинет. Там действительно на столе лежала записка от Полины. Она писала:

"Последний ваш поступок дает мне право исполнить давнишнее мое желание и разойтись с вами. Если вы вздумаете меня преследовать и захотите силой заставить меня жить с вами, я обращусь к правительству и буду у него просить защиты от вас".

По всему было заметно, что Калинович никак не ожидал удара с этой стороны. Удивленный, взбешенный и в то же время испуганный мыслью об общественной огласке и другими соображениями, он на первых порах как бы совершенно потерялся и, сам не зная, что предпринять, судорожно позвонил.

Вбежал лакей.

- Пошел, скажи карете, чтоб она ехала туда, где я сейчас был и там отдать эту записку! - сказал он, подавая лоскуток бумаги, на которой написал несколько слов.

- Погоди! - крикнул вице-губернатор. - Послать жандарма к полицеймейстеру и велеть ему от моего имени, чтоб он сию же секунду ехал в острог, осмотрел бы там, все ли благополучно, и сейчас же мне донес. Распорядившись таким образом, он тряхнул головой, как бы желая тем придать себе бодрости, и вошел в спальню Полины. Шифоньерка, в которой по обыкновению хранились вещи и деньги, была даже не затворена и совершенно пуста. Калинович усмехнулся и возвратился в свой кабинет. Здесь, опустившись в кресло и с каким-то бессмысленным выражением в лице, он пробыл до тех пор, пока не вошла с беспокойным лицом Настенька, за которою он и посылал карету.

- Поздравьте меня: я теперь человек совершенно свободный... разводок! встретил ее вице-губернатор на первых же шагах.

- Что такое случилось, скажи, пожалуйста! - говорила она, садясь, но не снимая ни салопа, ни шляпки.

- Ничего!.. Комплот... заговор составлен против меня. Я недаром ее застал у него... Вон оно откуда все это идет!.. Целая галерея, я думаю, мин и подкопов подведена теперь, чтоб разом взорвать меня... Поглядим... посмотрим... - говорил он, как-то странно пожимая плечами.

Настенька со страхом смотрела на него. Раздавшийся в зале звук сабли дал знать, что приехал полицеймейстер. Калинович вышел к нему.

- Что скажете? - спросил он с беспокойством.

- Все благополучно, - отвечал полицеймейстер.

- А арестант, князь Иван Раменский?

- Содержится. Спит теперь.

Калинович некоторое время думал.

- Так как к допросам он не будет требоваться, то заколотить его камору совершенно и пищу давать ему в окошечко, - проговорил он строго повелительным голосом.

Полицеймейстер был человек привычный и по натуре своей склонный ко всякого рода крутым мерам; но, услышав это приказание, несколько смутился.

- Предписание на то от вашего высокородия будет? - спросил он.

- Будет-с!.. - отвечал вице-губернатор.

Полицеймейстер откланялся. Настенька слушала этот разговор, дрожа всем телом.

- Друг мой, что ты хочешь делать? - спросила она, когда Калинович возвратился в кабинет.

- Ничего! Хочу только покрепче посадить, а то они все разбегутся! отвечал он с истерическим хохотом, снова опускаясь в кресло. - Их много, а я один, - говорил он, между тем как в лице его подергивало все мускулы.

- Как же ты один, когда я около тебя? - сказала Настенька, подходя к нему.