- Насчет серебра chere cousine, как хотите, я совершенно с вами несогласен. Можете себе представить, этой старинной работы разные кубки, вазы. Что за абрис, что за прелестные формы! Эти теперь на стенках резной работы различные вакхические и гладиаторские сцены... нагие наяды... так что все эти нынешние скульпторы гроша не стоют против старых по тонине работы; и такую прелесть переделывать - безбожно.
- Право, не знаю! - проговорила Полина.
- Что же тут недоумевать? - продолжал князь. - Тем больше, что в вашей будущей квартире, вероятно, будет камин, и его убрать этим сокровищем превосходно.
- Да, это может быть мило; но только, пожалуйста, немного; а то на серебряную лавку будет походить, - заметила баронесса.
- Много, конечно, не нужно. Достаточно выбрать лучшие экземпляры. Где же все! - отвечал князь. - Покойник генерал, - продолжал он почти на ухо Калиновичу и заслоняясь рукой, - управлял после польской кампании конфискованными имениями, и потому можете судить, какой источник и что можно было зачерпнуть.
Беседа продолжалась и далее в том же тоне. Князь, наконец, напомнил Калиновичу об отъезде, и они стали прощаться. Полина была так любезна, что оставила своих прочих гостей и пошла проводить их через весь сад.
- Пожалуйста, monsieur Калинович, не забывайте меня. Когда-нибудь на целый день; мы с вами на свободе поговорим, почитаем. Не написали ли вы еще чего-нибудь? Привезите с собою, пожалуйста, - сказала она.
Калинович поклонился.
Тот же катер доставил их на пароход. Ночью море, освещенное луной, было еще лучше; но герой мой теперь не заметил этого.
- Славный этот человек, граф! - говорил ему князь. - И в большой силе. Он очень любит вот эту козочку, баронессу... По этому случаю разная, конечно, идет тут болтовня, хотя, разумеется, с ее стороны ничего нельзя предположить серьезного: она слишком для этого молода и слишком большого света; но как бы то ни было, сильное имеет на него влияние, так что через нее всего удобнее на него действовать, - а она довольно доступна для этого: помотать тоже любит, должишки делает; и если за эту струнку взяться, так многое можно разыграть.
Калинович, прислушиваясь к этим словам, мрачным взором глядел на блиставший вдали купол Исакия. В провинции он мог еще следовать иным принципам, иным началам, которые были выше, честней, благородней; но в Петербурге это сделалось почти невозможно. В его помыслах, желаниях окончательно стушевался всякий проблеск поэзии, которая прежде все-таки выражалась у него в стремлении к науке, в мечтах о литераторстве, в симпатии к добродушному Петру Михайлычу и, наконец, в любви к милой, энергичной Настеньке; но теперь все это прошло, и впереди стоял один только каменный, бессердечный город с единственной своей житейской аксиомой, что деньги для человека - все!
Сердито и грубо позвонил Калинович в дверях своей квартиры. Настенька еще не спала и сама отворила ему дверь.
- О друг мой! Помилуй, что это? Где ты был? Я бог знает что передумала.
- Что ж было думать? Съездил в Павловск с знакомыми. Нельзя сидеть все в четырех стенах! - отвечал Калинович.
- Да как же не сказавшись! Я все ждала, даже не обедала до сих пор, проговорила Настенька.
- Вольно же было! - произнес Калинович и тотчас же лег; но сон его был тревожный: то серебряный самовар, то граф, то пять мельниц, стоявшие рядом, грезились ему.
X
Князь занимал один из больших нумеров в гостинице Демут. В одно утро он, сверх обыкновения не одетый, а в спальном шелковом халате, сидел перед письменным столом и что-то высчитывал. Греясь у камина, стоял другой господин, в пальто, рыжий, с птичьей, одутловатой физиономией, довольно неуклюжий и сразу дававший узнать в себе иностранца.
- Пятью восемь - сорок, превосходно! - говорил князь, наморщивая свой красивый лоб.
Рыжий господин самодовольно улыбнулся.
- Это хорошее! - произнес он.
- Помилуйте! Хорошее?.. Сорок процентов... Помилуйте! - продолжал восклицать князь и потом, после нескольких минут размышления, снова начал, как бы рассуждая сам с собой: - Значит, теперь единственный вопрос в капитале, и, собственно говоря, у меня есть денежный источник; но что ж вы прикажете делать - родственный! За проценты не дадут, - скажут: возьми так! А это "так" для меня нож острый. Я по натуре купец: сам не дам без процентов, и мне не надо. Гонор этот, понимаете, торговый.
- Понимаю, - выговорил собеседник. - Но что ж? - прибавил он.
- Конечно, уж делать нечего, надобно будет решиться: но все-таки мне хочется сделать это как-нибудь половчее, чтоб не быть уж очень обязанным, отвечал князь и задумался.
Вошел лакей.
- Калинович приехал, ваше сиятельство, - доложил он.
- О, черт возьми!.. Таскаться тут вдруг вздумал! - проговорил с досадою князь. - Проси! - прибавил он.
Гость вошел. Князь принял его с обычною своею любезностью.
- Здравствуйте, Яков Васильич; prenez place[112], - говорил он. - Но что это, как вы похудели, - совершенно желтый!