- Гамлета уж я, Яков Васильич, оставил, - отвечал студент наивно. - Он, как вы справедливо заметили, очень глубок и тонок для меня в отделке; а теперь - так это приятно для меня, и я именно хотел, если позволите, посоветоваться с вами - в одном там знакомом доме устраивается благородный спектакль: ну, и, конечно, всей пьесы нельзя, но я предложил и хочу непременно поставить сцены из "Ромео и Юлии".
- И сами, конечно, будете играть Ромео? - спросил Калинович.
- Да, не знаю, как удастся. Конечно, на себя я еще больше надеюсь, потому что все-таки много работал, но, главное, девицы, которые теперь участвуют, никак не хотят играть Юлии.
- Отчего ж? - спросила Настенька.
Студент пожал плечами.
- Говорят, - отвечал он, - что роль трудна и что Юлия любит Ромео, а выражать это чувство на подмостках неприлично.
Настенька усмехнулась.
- Здесь то же, как и в провинции: там, я знаю, в одном доме хотели играть "Горе от ума" и ни одна дама не согласилась взять роль Софьи, потому что она находится в таких отношениях с Молчалиным, - отнеслась она к Белавину.
- Общая участь всех благородных спектаклей! - отвечал тот.
- Прочитайте нам что-нибудь, - сказал Калинович студенту с явною целью потешиться над ним.
- Если позволите, я и книгу с собой принес, - отвечал тот, ничего этого не замечая. - Только одному неловко; я почти не могу... Позвольте вас просить прочесть за Юлию. Soyez si bonne![100] - отнесся он к Настеньке.
- Я никогда не читала таким образом и, вероятно, дурно прочту, отвечала она, взглянув мельком на Калиновича.
- Вы, вероятно, превосходно прочтете! - подхватил студент.
- Конечно, кому же, кроме вас, читать за Юлию? - проговорил ей Калинович.
Настенька незаметно покачала ему с укоризной головой.
- Извольте, - сказала она и, желая загладить насмешливый тон Калиновича, взяла книгу, сначала просмотрела всю предназначенную для чтения сцену, а потом начала читать вовсе не шутя.
Студент пришел в восторг.
- Превосходно! - воскликнул он, и сам зачитал с жаром.
Калинович взглянул было насмешливо на Настеньку и на Белавина; но они ему не ответили тем же, а, напротив, Настенька, начавшая следующий монолог, чем далее читала, тем более одушевлялась и входила в роль: привыкшая почти с детства читать вслух, она прочитала почти безукоризненно.
- Знаете что? Вы прекрасно читаете; у вас решительно сценическое дарование! - проговорил, наконец, Белавин, сохранявший все это время такое выражение в лице, по которому решительно нельзя было угадать, что у него на уме.
- Ах, я очень рада! - подхватила Настенька. - Вдруг я сделаюсь актрисой, - прибавила она, обращаясь к Калиновичу.
- Чего доброго! - отвечал тот.
Студент между тем пришел в какое-то исступление.
- Превосходно, превосходно! - восклицал он и, обратившись к Белавину, стал того допрашивать: - Ну, а я что? Скажите, пожалуйста, как я?
- Ничего; к стиху только прислушивайтесь; надобно больше вникать в смысл и вообще играть нервами, а не полнокровием!.. - отвечал тот.
- Да, действительно, я именно этого и хочу достигнуть, - согласился студент. - Но вы превосходны! - обратился он к Настеньке. - И, конечно... я не смею, но это было бы благодеяние - если б позволили просить вас сыграть у нас Юлию. Театр у нашей хорошей знакомой, madame Volmar... я завтра же съезжу к ней и скажу: она будет в восторге.
- Благодарю вас, но я никогда не играла, - полуотговаривалась Настенька.
- De grace, soyez si bonne![101] Будьте великодушны, я готов вас на коленях просить! - приставал студент.
- Нет-с, она не будет играть! - решил Калинович и, чтобы прекратить эту сцену, обратился к Белавину и начал с ним совершенно другой разговор.
Студента, однако ж, это не остановило: он все-таки стал потихоньку упрашивать Настеньку. Она его почти не слушала и, развернув Ромео, который попался ей в первый еще раз, сама не замечая того, зачиталась.
- Ах, как это хорошо, боже мой! - говорила она.
Студент глядел на нее с каким-то умилением. Белавин тоже останавливал на ней по временам свои задумчивые голубые глаза.
Часов в двенадцать гости стали прощаться.
- Ну, батюшка, вы таким владеете сокровищем!.. - сказал Белавин в передней потихоньку Калиновичу.
Тот самодовольно улыбнулся и к Настеньке, однако, возвратился в раздумье.
- Какой должен быть превосходный человек этот Белавин! - сказала она.
- Да, - отвечал ей машинально Калинович.
Мысли его были далеко в эту минуту.
IX