Ты знала

Медсестра предложила мне успокоительное. Я взяла Вайолет за руку и направилась к кулеру с водой. Пока она наполняла пластиковый стаканчик, я выбросила таблетки в корзину для мусора, заполненную использованными латексными перчатками и упаковками из-под шприцев. Сквозь тяжелую стеклянную дверь, отделявшую нас от других палат, было слышно, как ты плачешь в коридоре. Вайолет смотрела на меня, переминаясь с ноги на ногу. Я понимала, что ей нужно в туалет. Не знаю почему, но мне хотелось, чтобы она обмочилась. Следовало отвести ее в уборную, однако я этого не сделала. В результате она описалась; по штанам расползлось мокрое пятно, ткань потемнела. Я не проронила ни слова. Она тоже.

Я сообщила полиции о том, что произошло, с неожиданной легкостью, будто заказывала бургер. Моя дочь ударила меня под локоть. Я обожглась горячим чаем и выпустила коляску, а она толкнула ее на проезжую часть.

Желаете еще что-нибудь добавить, мэм?

Нет.

У меня не было ни сил, ни желания ее выгораживать. Мне пришлось повторить показания несколько раз – видимо, полицейские искали противоречия, нестыковки, признаки шока. Может, какие-то и нашли. Понятия не имею, что тебе наговорили, пока я ходила за водой, но когда мы вернулись, офицер полиции присел на корточки, положил руку на плечо Вайолет и произнес:

– Это был несчастный случай. Никто не виноват. Мама не сделала ничего плохого.

– Слышишь, Блайт? Ты не сделала ничего плохого, – повторил ты.

– Это она его толкнула, – сказала я. Ты выдавил мне на шею мазь от ожогов. Я совершенно ничего не чувствовала. – Вайолет толкнула Сэма на дорогу. Я рассказала полиции, как все было.

– Тише, тише, не надо так.

– Я видела ее розовые варежки на ручках коляски.

– Блайт, произошел несчастный случай.

– Коляску толкнули. Сама бы она не перекатилась через желобок.

Ты посмотрел на полицейского и вздохнул, вытирая слезы. Тот еле заметно пожал плечами. Ты кивнул ему, и он понимающе кивнул в ответ. Несчастная мать – совсем обезумела от горя. Смотрите, мне приходится втирать ей мазь от ожогов. Она не в себе.

Вайолет сделала вид, будто не слышит моих обвинений. Она рисовала цветочки на белой доске рядом со схемой органов, которой раньше здесь не было. Скорее всего, ее принесли моему мужу, чтобы он видел, какие части тела моего сына хотят забрать. Схема выглядела как карта Великих озер. Полицейский тактично вышел, дав нам время побыть наедине.

– Блайт, ты не сделала ничего плохого, – повторил ты.

Я была одна. Совершенно одна.

В прошлые выходные на этом же перекрестке Вайолет задала мне вопрос, ответ на который давно знала:

– Машины останавливаются только на красный?

– Ну да, ты и сама знаешь. Зеленый означает «иди», красный – «стой», желтый – «внимание, сейчас загорится красный». Пока машины не остановились, дорогу переходить нельзя.

Она кивнула.

Я тогда подумала: Вайолет все время учится, многое узнает об окружающем мире. Наверное, пора показать ей, как пользоваться картой. Можем погулять по кварталу, изучить названия улиц. Будет здорово выбраться всей семьей – ты, я, Вайолет и Сэм.

Я долго размышляла над ее вопросом в приемном покое отделения «Скорой помощи».

Ты увел Вайолет домой, а я не могла уйти, потому что тело моего сына находилось в этом здании.

Где именно? Под простыней? В подвале? На одном из поддонов, которые уходят в стену, словно противни в печь? Мой малыш на металлической пластине, ему холодно. Я не знала, куда его увезли. Нам не разрешили взглянуть на него. У меня на коленях в пластиковом пакете лежал Бенни. Его белый хвостик был в крови.

Глава 45

В течение одиннадцати дней, стоило мне что-то съесть, как меня тут же тошнило. Я плакала во сне, просыпалась и продолжала плакать в темноте. Постель часами сотрясалась от моих рыданий.

В субботу вечером пришел доктор – ты разрабатывал проект его дома, и он предложил тебе ответную услугу. Он сказал, что у меня, скорее всего, расстройство пищеварения от горя, – таким образом иммунная система реагирует на стресс. Провожая его к выходу, ты вручил ему бутылку вина. Мне было настолько все равно, что я даже не послала вас обоих в задницу.

Приехала твоя мама. Она приносила мне чай, салфетки и снотворное, я же старалась поскорее остаться в одиночестве. Я справлюсь, честное слово. Мне просто нужно побыть наедине с собой. Она хотела как лучше, но ее присутствие мешало думать о единственном, о чем мне хотелось, – о Сэме. От гнева перехватывало дыхание, горе затуманивало взор. Мной завладела тьма.