Когда Даниель опустил голову, Эмиль поставил на стол тарелку и сделал Вере короткий знак отойти. Она с ужасом уставилась на пальцы Эмиля, не сразу сообразив, что он имеет в виду. Он убрал руку и посмотрел на Веру долгим, выразительным взглядом, стрельнув зрачками в сторону окна.
– Вера, тебе нужен воздух, – сказал он и сам пошел открывать балконные двери.
В душную комнату ворвался свежий морской ветер, дедушка Абель всхрапнул, повернув голову на другую сторону.
Вера обошла стол и встала у балконной двери, глотая воздух ртом. Она вдруг поняла: готовится нечто страшное, и Эмиль пытается переместить ее на безопасное от Даниеля расстояние.
– Посмотри, что ты наделал! – внезапно вскричал Эмиль, указав пальцем на Веру. Он обошел стол и встал над Даниелем. – Я тебя не осуждаю ни за одно убийство, ни за одну мошенническую махинацию. Но ты разбил этой бедной девушке сердце – вот настоящее преступление!
– Веру я люблю, и от своих чувств не отрекаюсь, – процедил Даниель.
– Но сердце ее разбито. Вы же венчались с Кароль, в церквушке неподалеку от Мадрида. А что ваш сын, который, кстати, бегает по замку, как Маугли, прикормленный Сильвией? Ты и его использовал в своих комбинациях, выставляя галлюцинацией. Ведь никто не знает, что он твой, кроме Сильвии, ну и Кароль, естественно. Ты хотел, чтобы Вера думала, будто эта великодушная женщина нарочно подсовывает ребенка, а ты якобы видел в нем мертвого братика. И если бы мы не стали заниматься убийством твоего отца, эта ложная информация так и осталась бы в отчетах Веры. Мол, Сильвия втихаря прикормила сына сиротки Кароль и пользовалась им, чтобы сводить пасынка с ума. Гениально! Беда Сильвии в том, что она продолжала покрывать ваши с Кароль отношения.
– Она меня сдала, – вырвалось у Даниеля глухо.
– Ты спер у нее кредитку.
– Мне было семнадцать!
– Это что, оправдание?
– Она заслужила смерть.
Эмиль улыбнулся, как кот. Именно этого от Даниеля он и добивался – расшатать его и вынудить во всем сознаться. Ведь здесь наверняка спрятаны камеры! Вера невольно провела руками по свитеру – она привыкла, что Эмиль вешает камеры всюду, даже на ее одежду, иногда не спросив разрешения. Например, имени Тадео Контарини она ему не сообщала…
– Ты готовил Ксавье и Сильвии другие смерти, – заговорил Эмиль. – Не ожидал, что она повесится, как и того, что Ксавье вдруг перепутает бокалы с ядом. Согласен, это очень тупая смерть, совершенно недостойно того, кто ловко торгует произведениями искусства и ворочает миллионами. Ты хотел бы видеть, как Ксавье летит с балкона, но надо было действовать по уму. Его и Сильвию должен был «застрелить» дедушка Абель, который очень хочет заполучить ваших Тицианов, спрятанных во втором хранилище, куда никто не знает как попасть. Это правда?
Даниель поднялся и вытащил из-за спины спрятанный за поясом тот самый черный плоский пистолет, которым дедушка Абель тыкал Вере между лопаток, когда вел в подземелье, – «Глок 17».
– Дедушка Абель сейчас неспроста спит, как младенец, потому что ты все-таки хочешь довести свою идею до конца, – сузил глаза Эмиль. – Ты велел Кароль дать ему снотворное и хочешь подставить старика. А оставшиеся? Перестреляешь всех?
– Только тебя, Эмиль, – холодно заявил Даниель. – Остальные на моей стороне.
– Пообещал им крупные доли от обоих наследств? – Эмиль и не дрогнул. Вера с ужасом смотрела на него. У шефа не было с собой оружия. Частным детективам это запрещено. Эмиль часто нарушал это правило, но не сегодня. Видимо, Кристоф поставил такое условие, а корочка полицейского была липовой…
– Они не будут знать бедности, потому что заслуживают этого. Рене Ардити заслуживал смерти, потому что был туп и жесток. Сильвия – она разбазаривала предметы искусства, изображая из себя благотворительницу. Дядя Филипп – у него был рак! – сам просил меня об услуге за его молчание и содействие. А Эмиль Герши… С ним у меня случилась дуэль. Мы сделали друг другу вызов, и он проиграл в честном поединке.
– А в чем же провинился Тацуки Аракава? – вскричала Вера, взбешенная происходящим. Она развернулась к Даниелю и сжала кулаки, готовая на него наброситься.
– Мне очень жаль… Я не хотел его убивать, – вырвалось у Даниеля.
Эмиль кинул за плечо одобрительный взгляд. Это было признание, которого достаточно для ареста.
Вера заметила, что Даниель, произнося эти слова, испытывал искренний порыв. О своих чувствах к ней он не лгал.
Это ввергло ее в смятение.
Несмотря на то, что Эмиль вылил на него целый ушат обвинений, она продолжала чувствовать нежность к этому русоволосому человеку в трогательных очках, так потрясающе играющему на рояле и говорящему по-китайски. Она вдруг вспомнила, как они гуляли по ночному Парижу, как он с воодушевлением поэта рассказывал ей про Малевича, как удивил в «Бель Канто», как они сидели в тишине базилики. Не мог тот Даниель Ардити быть хладнокровным убийцей: зарезать дядю, который взял убийство Рене на себя, и расстрелять пятерых человек: четверо из них называли его своим другом, а пятый дал ему жизнь. Это было просто невозможно!