Зоя и Вера пробирались сквозь толпу, чтобы увидеть виновницу столпотворения. Под полукруглым, похожим на ангарный, нефом с тонким кружевом лепнины бывшего здания вокзала из сплошного стекла и металла стояло немыслимое количество бронзовых, мраморных, в дереве и стали скульптур. Роден, Жюль Кавелье (его уснувшая «Пенелопа» просто очаровательна), Эрнест Барриа и Фальгьер. Над входом, на стеклянной стене, обращенной к Сене, повисли огромные вокзальные часы. Все кругом было стимпанковским, дерзким и изящным. Вдоль центральной залы шли боковые галереи, где выставляли импрессионистов. Но вовсе не они привлекли такое количество народу – не Мане с Дега, не декоративно-прикладное искусство, не зал с представителями барбизонской школы.
Сегодня утром некий незнакомец, одетый охранником, каким-то образом пронес в музей картину и повесил ее в центральном зале, где экспонировались скульптуры, неподалеку от «Четырех частей света» Жана-Батиста Карпо[26].
На камерах было видно, как он вошел, приклеил раму на двойной скотч и вышел с толпой людей, покидающих музей.
Сначала никто ничего не заметил. Потом прибежал сотрудник музея и в отчаянии вскинул руки к голове. После привели директоров.
Напротив четырех обнаженных женских скульптур, представляющих Европу, Азию, Африку и Америку и поддерживающих огромный шар над головами, было не протолкнуться – на мраморной перегородке между залами висела «Девочка с воздушным шариком», она же «Любовь в мусорной корзине». Золоченая рама была наполовину пуста, картина выползла из нее и размножилась на несколько ровных полос.
Мгновенно новость облетела музей. Люди сбегались посмотреть на уничтоженную картину Бэнкси. Директора быстро смекнули: если позволить произведению искусства остаться, это может обернуться приятной прибылью и хорошей рекламой.
Тотчас вокруг картины установили барьеры и поставили охранников.
Зоя взяла Веру за руку и с уверенностью гида повела сквозь толпу к красному канату, которым обнесли картину.
– Как же так! – проронила Вера, хлопая ресницами. – Он ее сжег прямо у нас на глазах.
– В этом и есть смысл искусства нашей эпохи. Оно возникает из ниоткуда, исчезает в никуда и даже возрождается из пепла.
У Веры защемило сердце и навернулись на глаза слезы при воспоминании о том, как они с Даниелем говорили о живописи под светом фонарей в Люксембургском саду. Прошло уже две недели, а она не могла поверить, что его нет в живых, она больше никогда не услышит его голос, он никогда не сядет за рояль…
– Ты хочешь сказать, он таких сто штук сделать мог? – Она отвернулась, чтобы утереть лицо.
– Конечно! – пожала плечами Зоя, деликатно делая вид, что не замечает слез в голосе Веры. – Ведь понятие уникальности в наш век потеряно.
– Или Сильвия Боннар отдала ему подделку, – буркнула Вера.
Зоя достала телефон и стала снимать видео. На экран ее айфона попали люди, картина и сама Вера, утирающая нос.
– Отправлю Эмилю. Сегодня его наконец переводят из реанимации в палату, пусть порадуется, к чему привел его взлом аккаунта Бэнкси.
Вера в недоумении уставилась на нее.
– Он все-таки его взломал?
– Да, а потом отправил сообщение с предложением погостить в Париже.
– То есть это не Сильвия готовила сюрприз… Даниелю?
– Она уже год вела переписку с неуловимым художником, и так и эдак заманивая к себе, обещала вернуть картину. Но Бэнкси – это кот, который гуляет сам по себе.
– Но ведь он послушал Эмиля…
Зоя не ответила, лишь усмехнулась, зашла в «Сообщения» и отправила видео.
– Зачем он это сделал? – не унималась Вера.
– Чтобы узнать, кто такой Бэнкси. Из любопытства. Это же Эмиль!