Читаем Ты умрешь красивой полностью

Девочка в ужасе смотрела на скрючившегося на полу парня. Он содрогался от ударов, терпеливо снося их, как раб. Тяжелый башмак лавочника, пошитый, наверное, лет двести назад в Голландии, попадал по животу, ребрам, лицу. Он тихо утирал кровь с губ, не смея даже пикнуть.

Вскоре Софи явилась утешить его. Она принесла печенье в жестяной коробке. Ей было не больше пятнадцати, наверное… Помню, как мы несколько минут беседовали, а потом я ушел. Вернее, сделал вид: открыл и закрыл входную дверь и тотчас нырнул под большой комод, над которым как раз работал папаша Массен. Сам он часом ранее поднялся в свою квартиру, сказав, что на ногах два дня без сна. Это означало, что старик будет отсыпаться сутки, не меньше.

В лавке остались только я и они. Час был поздний, на двери давно висела табличка «закрыто». Из своего укрытия я видел, как они о чем-то шепчутся, забившись в один из потонувших в полумраке углов. Сквозь пыльные окна проникал слабый уличный свет, иногда озаряли груды вещей всполохи фар проезжающих по Риволи машин.

Он включил магнитофон, поставил кассету с классической музыкой, обрядил Софи в самое прекрасное платье из всех, что стояли в лавке, – тяжелая красная парча, расшитая золотыми лилиями, белый воротник-блюдо. Играл Бах, его органные произведения. Несколько минут они танцевали, тесно прижавшись друг к другу.

Потом он ушел, а когда явился, был одет, как Казанова – белый парик с черной лентой в косичке, на лице черная венецианская полумаска, красный камзол в тон платью, белые чулки, изящные туфли на каблуках, на поясе – короткая шпага или рапира.

Она была в таком восторге! Захлопала в ладоши, засияла – само очарование.

Он предложил ей руку, они вновь обнялись, она разомлела, положив голову ему на плечо. Правой рукой он гладил ее распущенные по плечам волосы, пальцы скользили все ниже, к талии. Он осторожно сжал пальцы на эфесе и стал медленно тянуть лезвие из ножен. Софи ничего не замечала, она продолжала висеть на его плече и качаться в танце.

Вот лезвие вытянулось вдоль его затянутой в белый чулок ноги, вот он отвел руку назад, направляя острие ей в бок – туда, где от груди к бедрам должен скользить тугой китовый ус. Но платья были не старинные, а современные поделки, театральные костюмы, без уса. В них имелся тонкий пластмассовый каркас и все. Острое, как игла, лезвие вошло ей прямо под ребра. Софи ахнула, будто в замедленном видео подняла руки и едва не упала. Он крепко прижимал ее к себе, держа эфес поднятым на уровне плеча, клинок на треть уходил в ее тело.

Эту картину я помню и сейчас, будто стою там, в темноте. Играет орган. Телом я чувствую тепло, исходящее от нее сквозь плотный материал, вижу расширенные глаза, ее дрожь передается мне.

Они замерли – или это был я? – на несколько секунд, показавшихся вечностью, а потом продолжили качаться в танце. Он заставлял ее двигаться. Она смотрела широко распахнутыми глазами, ее ноги заплетались. Она двигалась, точнее, он ее качал, а клинок все еще был в ее теле. Я видел пробегающую по лицу судорогу боли, слышал умоляющий стон.

Наконец он остановился и стал медленно вытягивать лезвие из тела. А потом опять замер, обнимая ее одной рукой.

– Что ты наделал? – выдохнула бедняжка.

– Ничего страшного, платье не даст тебе истечь кровью, – его вежливый тон продавца звучал неуместно и зловеще.

– Зачем было это делать?

Он ослабил руку. Бесформенной массой она осела на пол, пятно на корсаже стало размером с блюдце. Темно-красное на алом. Она беспомощно пыталась закрыть пальцами рану.

Вложив рапиру в ножны, он сел с ней рядом на пол, чуть толкнул – легкое движение кончиками пальцев, будто коснулся сидевшей на ветке голубки. Она опрокинулась на пол, как кукла, и лежала, раскинув руки, подогнув под себя ноги, уставившись в потолок. В огромных глазищах запечатлелся ужас смерти. Он медленно запустил руку под юбку, потом другую…

За его спиной не было видно ее предсмертных конвульсий, но он-то ими наслаждался в полной мере. Пятно на платье росло и росло.

Первое действие кончилось. Я задавался лишь одним вопросом: она умерла, уже умерла? Шагнув от нее, он долго стоял и смотрел на плоды своего деяния. А она лежит, обездвиженная ужасом, от уголков глаз пролегают черные ручейки растекшейся туши. Глаза открыты. Кажется, еще дышит. Я видел все это его глазами, будто стоял за спиной. Так, будто был им.

– Ты не умрешь. Слышишь меня? Ты не умрешь. Я отведу тебя в больницу… – Он нагнулся и помог ей сесть, уложив голову себе на плечо. – Идем.

– Я не могу.

– Если ты не пойдешь сама, я тебя не понесу. Идем, я отведу тебя в Отель-Дьё[13], здесь не слишком далеко, – он стал тянуть ее за подмышки. Она кое-как встала на ноги.

– Ты хотел, чтобы я тоже почувствовала боль? – жалобно простонала она.

– Нет, совсем нет. Я хотел совсем другого, но тебе не понять.

– Я не виновата, что папаша Массен избил тебя при нас. Я этого не хотела.

– О, ерунда! Монахи меня чествовали почище этого старого башмака.

Медленно переступая, покачиваясь, они исчезли из лавки.

Перейти на страницу:

Похожие книги