— Для человека, который не танцует, Вы прекрасно владеете этим искусством, — нарушила я тишину.
— Не столь прекрасно, как Вы, — ответил он и отвернулся к воде. Вдохнул полной грудью. – Присев, я тронула воду. Растёрла капли по руке и поднялась.
— Почему ты не любишь танцевать?
— Начерта мне это любить? – он смотрел на уходящий всё дальше корабль. Сейчас он стал всего лишь точкой. – Я же тебе не один из тех… — пренебрежительная усмешка. – попрыгунчиков в лосинах.
— В лосинах ты бы смотрелся очень даже… — поймав его предупреждающий взгляд, я засмеялась. Подошла и положила ладони ему на грудь. Он тут же накрыл их своими — большими, горячими.
Оркестр взорвался последним аккордом и затих. — Спасибо тебе, — сказала я тихо. За эту ночь. За… — качнула головой. – За то… За то, что тогда, в горах, я встретила именно тебя.
— Никогда не забуду репейники в твоих волосах, — он пропустил пряди сквозь пальцы. – Кто бы мог подумать… — не договорив, он коснулся моего лица. Усмехнулся. – Если бы кто-то сказал мне, что мою жизнь изменит женщина…
— А я изменила твою жизнь?
— Ты вернула мне жизнь, Ева. – приподнял голову за подбородок. Издали снова зазвучала скрипка. Протяжная, томная, она пела только для нас. О любви, о верности, о предназначении. О роке – судьбе. — Вернула, Зверёныш, а не изменила её.
Отпустив, он обхватил мой затылок. Всё, что я успела сделать прежде, чем он впечатал мне в рот поцелуй – выдохнуть. Рвано, шумно.
Волны облизывали мои ноги, одиночество скрипки разбавил саксофон. Слившись, они как будто бы пели уже не для нас – друг для друга. Такие же незнакомые раньше и вдруг соединившиеся в одно, невозможное друг без друга.
— Ты обещал мне путешествие, Руслан, — я облизнула губы, едва он позволил мне сделать вдох.
— Разве? – в отличие от неба, глаза его оставались тёмными.
Я хотела было отступить, потому что близость была слишком опасной, слишком откровенной, но он не позволил. Скомкал сорочку у меня на спине, как и там, в карете. С кривой полуусмешкой пристально посмотрел в лицо. – Когда я это тебе обещал?
— Перед тем, как отвезти меня к Стэлле, — напомнила я.
Он ждал. Конечно же, он помнил тот день. Не мог не помнить.
— Путешествие, — повторила. – Ты сказал, что мы…
— Я помню, — перебил он.
Прижатая к нему, я молчала, молчал и он. Только во взгляде его отражались воспоминания тех дней. В вырезе его рубашки виднелась цепочка, и я как-то само собой дотронулась до своей.
— Я хочу поехать туда, — очень тихо, коснувшись пегаса. – Туда, где всё началось. В горы.
— Ты хочешь поехать не в горы, — уверенно, даже жёстко. – Ты хочешь поехать в пансионат, Ева, верно?
— Да, — не стала отрицать. Сама до конца не понимала, зачем мне это нужно, но знала – должна. Когда-то я была девочкой без прошлого, теперь всё изменилось. — Столько всего случилось за это время, Руслан. Я должна… — сжала пегаса сильнее.
-Ты никому ничего не должна, — он заставил меня разжать пальцы и сдавил их в своих. – Никому. Но я и правда обещал тебе путешествие.
— Когда? – на выдохе, коротко.
Он задумался. Посмотрел в сторону маяка, на море и опять мне в глаза.
— Завтра. – Кривая усмешка. – Вернее, сегодня. Я же обещал тебе, Зверёныш. А обещания нужно выполнять.
28
Ева
Уверенности в том, что нас пустят на территорию пансионата, у меня не было. Что уж там, я точно даже не знала, как добраться до него, скрытого от посторонних глаз среди деревьев. В ту ночь, когда я, ударив Бориса тяжёлой каменной шкатулкой, бросилась прочь, у меня даже мысли не было, что когда-нибудь я захочу приехать сюда сама. Единственное, что сказал мне Борис в тот день, когда я приехала к нему за ответами – название поместья. Старого поместья, которое он и купил много лет назад, чтобы в конечном итоге сделать из него то, чем оно стало.
— Кто сейчас занимается всем тут? – спросила я, идя в сопровождении одной из воспитательниц по боковой аллейке.
Навстречу нам шла высокая худая девочка-подросток лет тринадцати. Волосы её, вьющиеся крупными каштановыми кольцами, были убраны в небрежный хвост, запястье левой руки украшали плетёные браслеты. Раньше я её тут не видела. Кивнув, она прошла мимо. Я заметила, что в мочке уха у неё блестят три серёжки и с вопросом посмотрела на идущую рядом женщину. Та только вздохнула и отмахнулась, как будто бы не желала говорить о новенькой.
— Борис привёз её несколько месяцев назад, — всё же сказала она. – Хорошая девочка, но сложная. Взрослая слишком.
Взрослым девочкам привыкать к местным порядкам всегда было труднее чем тем, кто попал в пансионат детьми. Прежде я об этом не задумывалась, но теперь хорошо понимала это.