Ты предназначена мне

— Мне тут подумалось… Подумалось, что пора мне взять у вашей жены несколько уроков. Вы обещали, что сможете уговорить её, помните?

Взгляд его стал ещё пристальнее. Ничего не говоря, он всматривался в моё лицо. Я чувствовала исходящий от него запах свежего хлеба, пряностей и домашнего вина, и это только усилило чувство, что именно сейчас я там, где должна быть.

— Простите, что я вот так…

— Должно быть, на это у тебя есть причины, — ответил он спокойно. Усмехнулся уголком губ. В небе над нами опять громыхнуло, и он, витиевато выругавшись, кивнул на дверь. – Чёртово небесное сито, — стёр с лица капли, когда порыв ветра окатил нас водой.

Я несмело улыбнулась. Седой было повёл меня к двери, но я остановила его.

— У меня в машине ещё кое-кто… — тоже вытерла лицо. – Кошка, — ответила на его вопросительный взгляд.

— Кошка, — губы его искривились. – Могла бы привезти кого-нибудь получше.

— Поверьте, она куда лучше любого, кого бы я могла привезти, — потихоньку засмеялась. – Вы не будете против, если мы заберем её? Она не любит оставаться в одиночестве. Тем более гроза.

Ничего мне не сказав, он, держа зонт, повёл меня к машине. Стоило мне открыть дверь, Жора опять дёрнула ухом. Я потянулась к ней, смотрящей на нас с подозрением, и взяла на руки. Моё мокрое платье она не оценила, как и творящееся вокруг. Зашипев, попыталась вырваться, полоснув меня по руке, но Давид ловко перехватил её за шкирку.

— Она же… — запротестовала было я, когда она, поджав хвост, так и повисла в воздухе.

— Норовистая она у тебя больно, как я посмотрю, — приподнял и, повернув к себе мордой, прищурился. – Будь я на месте твоей хозяйки… — выговорил с угрозой, сквозь зубы. Трёхцветка попыталась вывернуться, но он и не подумал разжать пальцы. Сердце у меня ёкнуло.

— Давид… — с языка чуть не сорвалось, что никакая я ей не хозяйка. Будь на моём месте Руслан…

Давид перевёл взгляд на меня, притихшая кошка оказалась у меня в руках. Вырываться больше она и не думала. Стоило прижать её к себе, она прильнула, громко фыркнула и недовольно заурчала.

— Воспитывать таких надо, — отрезал он и показал мне на домик. – Пойдём. Мы с Франческой как раз решили пропустить по стаканчику глинтвейна. Тебе тоже не помешает. Стакан глинтвейна и сухое полотенце.

Я посмотрела на щербатое крылечко. В дверях стояла женщина. Высокая, с убранными в косу чёрными волосами, она наблюдала за нами. Длинная юбка скрывала её ноги до самых щиколоток, выпущенная рубашка была расстёгнута на две последних пуговицы. Я почувствовала волнение, провела ладонью по спине чудесным образом ставшей покорной кошки.

— Это ваша жена?

— Она самая, — губы Седого искривились. – Пойдём, малышка. Глинтвейн хорош, когда тёплый. А греть его второй раз… Дерьмо выйдет, а не глинтвейн.

19

Ева

— И надолго ты? – Давид откинулся на спинку стула.

Франческа, отошедшая, чтобы принести ещё один кувшин с глинтвейном, вернулась к столу и, не спрашивая, вновь наполнила наши стаканы. Я хотела было возразить, но в последний момент передумала. Аромат пряного горячего вина, наполняющий скрытую в глубине дома кухню, был просто потрясающим. Щёки мои пылали, внутри появилось приятное томное тепло

— Пока не знаю, — ответила я, отхлёбывая глинтвейн. – Думаю, примерно на месяц. Дальше пока загадывать не хочу.

Взяв с тарелки кусок сыра, Давид отломил немного и кинул на пол, прямо перед носом крутящейся рядом кошки. Остальное положил на хлеб. Вернувшаяся за стол Франческа присела сбоку. Не знаю почему, но ещё не будучи знакомой с ней я думала, что она старше – ровесница Давида или около того. На деле же ей было всего немного за сорок, хотя в её чёрных волосах уже серебрились несколько седых нитей.

— Не знаете, тут кто-нибудь сдаёт жильё? – обратилась я сразу и к ней, и к Давиду, хотя и понимала, что ждать ответа от Франчески не стоит.

Была ли она немой от рождения или что-то послужило этому причиной, Рус мне не сказал, а спрашивать сейчас было неловко.

Давид хмыкнул, как будто вопрос мой был нелепым. Посмотрел на жену. В уголках её губ появилась снисходительная улыбка.

— Я спросила что-то не то? – отхлебнув ещё вина, поджала под себя ноги.

— В этой дыре никто никогда ничего не сдаёт, крошка, — ответил Давид и, отложив только что сделанный бутерброд, поднялся. – Не сдаёт и, уж тем более, не снимает.

Только он хотел отойти от стола, Франческа остановила его. Показала несколько жестов руками, потом перевела взгляд на меня. Давид опять хмыкнул, и усмешка эта вызвала у меня настороженность, которая, впрочем, быстро развеялась. Наблюдая за ним и его женой, я убрала с коленок влажное полотенце. Франческа снова зажестикулировала. Ладони у неё были крупные, но узкие, с длинными пальцами, складывающимися сейчас в символы и слова, понять которые я не могла, хоть и знала несколько иностранных языков.

— Пожалуй, в этом что-то есть, — «выслушав» её, отозвался Давид. Положил ладонь на её плечо и обратился ко мне: