Ты ненадолго уснешь...

Бенедикт так и остался стоять в коридоре, в полном одиночестве, с новым странным чувством наперевес — он и не предполагал, что с ним случится огромная редкость — проявится уважение, вперемешку с интересом к женщине, далекой от стандартов физической красоты.

Тем не менее, Хоуп Ванмеер была одной из немногих людей, глядя на которых, видишь человеческий гений и личность, глубину которой трудно постичь, от того и хотелось находиться в ее присутствии как можно дольше, слушать, наблюдать, подмечать особенности, как- будто в одном человеке открывалась целая вселененная. И это была уже иная, не подвластная времени красота и новая сущность.

Ближе к утру, мальчик, к которому приходил вечером отец Луис скончался. Сэм об этом догадался, когда заглянул днем в его палату. Дверь была открыта настежь, а медсестры уже успели застелить свежее белье. Безупречно расправленное покрывало, без единой складки навеяло больше страха, чем если сейчас отсюда доносились вопли и крики. Но нет... ТОлько тишина и пустая кровать, на которой почти можно было прочитать слово - "СЛЕДУЮЩИЙ".

   -11-

«Причина ее неразговорчивости даже с друзьями, это сотни тысяч слов, которые она без устали отдает детям и их родителям, а вовсе не высокомерие.

Вздернутый подбородок — попытка не поддаться пронырливой сонливости, которая только и ждет момента, чтобы накинуться на свою полуживую жертву после тридцати шести часов рабочей смены с перерывом на сон в сорок минут.

Скупость эмоций в облике — это не холодность, а барьер, который и без того держится чудом, чтобы не сломить подобие нормальной психики».

С каждым проведенным с отделении днем, Бенедикт делал новое открытие к портрету Хоуп. Он вносил коррективы в тот образ, который въелся в его память еще со школы, но к сожалению, столь пристальное изучение перемен в характере худой замкнутой девочки, которая чудом преобразовалась в противоречивой персоне, не скрылось от глаз проницательной публики работников отделения.

Улыбчивая Люси, вызывающее поведения которой всегда балансировало на опасной грани, совершенно стушевалась. Впрочем, все было закономерно. Дружба с Хоуп не была попыткой выглядеть ярче на фоне неприметной внешности подруги. Наоборот, фокус срабатывал в противоположную сторону, что носило характер феномена и Бенедикт Купер не стал исключением.

Люси с горечью наблюдала знакомую перемену в поведении мужчины, который вполне годился для нее на роль идеального. С момента знакомства с Бенедиктом, она видела, что Хоуп доставался если не мимолетный, то взгляд пропитанный доброй насмешкой, а теперь на эти неприметный полтора метра с белокурыми волосами он смотрел проникновенно, без трепета, но с уважением, как смотрят на чудо, к которому стращно прикоснуться.

Только Бенедикт не замечал этих перемен. Он видел окружающий мир немного иначе и сколько раз, с отчаянием осознавал, что пора пронести в медицинский центр хотя бы «мыльницу» и тайком сделать несколько кадров, такие перспективы открывались его взору.

И не только доктор Ванмеер служила источником вдохновения, что само по себе коробило самолюбие достаточно гордого и своенравного мужчины. Обидное прозвище отпало от персоны Хоуп. Купер нашел альтернативу для выхода творчеству, которое не давало ему покоя.

Письменное разрешение на право фотосъемки было подписано мистером Хартлоу и Роуз Финдлоу без лишних вопросов. Обоюдно прозвучало только одно условие — не для печати.

Спустя неделю, Лулу к невероятной радости Сэма перевели обратно в их палату. Как и обещала Хоуп, состояние улыбчивой малышки заметно улучшилось.

Ну, как улучшилось...

Стабилизировалось настолько, что доктор Хантер наконец-то обозначила дату операции.

Шанс побороться за жизнь Луизы представлялся уже через неделю. О сложном случае девочке не судачили, разве что голуби за окнами.

Но общий настрой нельзя было назвать оптимистичным. Сэм, то и дело, невольно подслушивал мнение окружающий: мам, медсестер и санитаров. Женщины находили утешение в бесконечных обсуждениях чужих диагнозов и как раз Лулу была тем самым страшным примером, после которого говорили: «У нас, оказывается, не все так плохо...».

А, Хоуп окончательно оставила надежду на то, что Бенедикт хоть где-нибудь опростоволосится. Она думала, что его пребывание в отделении будет выглядеть, как минимум, жалким. Так было бы проще увязать размытый образ избалованного и жестокого мальчишки, со смешливыми, умными глазами, не в меру симпатичного и даже красивого мужчины. Полный провал! Так же , как и у самого Бенедикта, который искал и высматривал в миниатюрном теле необычной женщины-хирурга, которую в школьные годы он доводил до нервных срывов — забитую закомплексованную недотрогу.

Единственной отсылкой к тому образу, сформировавшемуся в пору юности, была странная и удивительная способность Хоуп смотреть свысока на людей, которые были выше нее ростом даже на две головы. Но тут была виновата далеко не гордость или высокомерие, а скорее осознание, что у нее мало с кем найдутся общие интересы, что было на самом деле правдой.