Ты дивно устроил внутренности мои

Кости, которые видел Иезекииль, — образ великого народа, Израиля, который вследствие духовного падения превратился в мертвый ветхий скелет. Вера в Бога и послушание Богу стали для Израиля безжизненным воспоминанием. Но даже эти сухие кости имели значение для Бога. Затаив дыхание, Иезекииль наблюдал, как кости стали сближаться, формируя скелет нового тела. Этот народ должен возродиться к новой жизни, сохранив при этом наследие прошлого и знание Бога.

Историю долгих и близких отношений с Богом можно сохранить в законах, писаниях и обрядах. Так было у еврейского народа. Ее можно сохранить в символах веры, в искусстве, архитектуре величественных соборов. Так было в Европе. Некоторые люди чтут подобные «скелеты» за их древность. Они покупают диски с мессами Моцарта и иконы. Но запомните: истинная ценность скелета видна лишь тогда, когда он входит в живой организм. Наши законы, писания, традиции и символы веры сами по себе являют миру истину. Но нужны они лишь затем, чтобы служить организму — Телу Христову.

После пересадки костной ткани нога миссис С. стала вести себя, как ей и полагалось. Несомненно: скелет костенеет, твердеет, но в то же время он растет и обновляется. Кость — живет! Каждый день она изменяется, перестраивается, движется — будто река или гора.

Те же самые стадии роста, которые я наблюдал в пересаженной миссис С. костной ткани, проходит ежедневно каждая косточка ребенка. В скелете новорожденного 350 костей, которые постепенно стягиваются вместе, образуя конечную цифру — 206. В скелете взрослого человека 206 костей. Но косточки ребенка мягкие и гибкие, они даже не похожи на кости. Не будь они такими, ребенок не смог бы появиться на свет естественным путем.

Когда я вижу на рентгеновском снимке, как твердеет кость, я тут же вспоминаю о своем собственном «скелете веры». Вера новорожденного христианина — гибка и подвижна. Он лишь смутно понимает учение о Боге, да и собственную нужду в Нем. Но с помощью Библии и собратьев христиан Бог помогает скелету веры отвердеть. Остеобласты откладывают новые твердые минеральные вещества в кости. Так и вера моя твердеет, становится все надежнее. Господь стал моим Господом. Доктрины, которые были для меня далекими и формальными, превращаются в неотъемлемую часть моей жизни.

Именно христиане евангельского толка чаще всего утверждают, что ответы на все вопросы можно «закодировать» в ясном и понятном символе веры. Если же кто сомневается в основополагающих христианских доктринах, то его считают чуть ли не инопланетянином, пробравшимся в Тело Господне. На него, в свою очередь, наваливается чувство вины и одиночества. По этой причине в евангельских кругах не принято делиться своими сомнениями. Но столь строгим в вере христианам стоит вспомнить о феномене живой кости: молодым в вере нужно время, чтобы кости их окрепли.

Меня часто посещали сомнения. В Индии соблазняли меня другие религии, у которых миллионы верных последователей. В медицинском институте меня часто мучила мысль, что Вселенная, в конечном итоге, живет по воле случая, что в ней нет места разумному Творцу. Я много думал над этими вопросами, думал о личности Христа, о достоверности Библии… И я понял: иногда полезно просто верить в законы, которые ты не до конца понимаешь разумом. Другими словами, я научился доверять «скелету», даже не понимая порой, почему те или иные кости соединены между собой так, а не иначе, почему они имеют только такую, а не иную форму…

В институте нашими преподавателями были Халдейн и Вуланд — пионеры эволюционной теории. Я заметил, что в ряде церквей бытует некоторая «интеллектуальная лживость» по вопросу эволюции. В университетах студенты–прихожане этих церквей сдают экзамены и зубрят теорию эволюции. Но ведь, присоединившись к церкви, они присягнули символу веры, который полностью противоречит их экзаменационным ответам! В конечном итоге такая двуличность приводит к интеллектуальной шизофрении.

Лишь после долгих поисков и длительных размышлений мне удалось найти точки соприкосновения между тем, чему меня учили в церкви, и тем, чему учили в медицинском институте. Но, пока этого не случилось, мне приходилось говорить себе: моя вера основана на действительности, которая существует сама по себе, которой не требуются никакие научные объяснения. Я не знал, что произойдет дальше: решу ли я, что эволюционные взгляды совместимы с моими богословскими взглядами, или же что эволюционная теория неверна. В этом случае я готов был остаться «верным вере». Это длилось годы. Очень долго я не понимал, как могут ужиться эволюционная теория и богословская посылка о сотворении мира. (В последние годы новые открытия в области исследований ДНК показали, что случайная эволюция чрезвычайно неправдоподобна, и позиции сторонников Высшего разума значительно окрепли.)