Ты будешь моей (СИ)

Я была не просто в гневе. Кажется, я готова была сойти с ума. Мой мозг отказывался то принимать.

Отказывался…

Папочка, что же ты мне не сообщил…

Я упала на пол. Захар поторопился подняться меня, а я резко покачала головой.

- Три миллиона евро… - произнесла охрипшим голосом и посмотрела на заплывшие глаза мрази, - вы с Градовым полные моральные ублюдки. Вы просто законченные уроды, пририсовавшие в своих маленьких мозгах один лишний ноль! Вы твари! Да чтобы вы сгорели в аду!

- Юльк, ты о чем? – услышала удивленный голос Захара, который не знал о точной сумме в банке.

- Там триста тысяч, Захар. Триста тысяч… гривен, - добавила я тихим голосом проваливаясь в темноту.

Захар.

Дальше смотреть на то, как Юльке больно я не собирался. Хватит с нее. Слишком долго она страдала и испытывала горечь.

Подхватив жену на руки, я вынес ее на улицу. Дима тут же подставил стул, на который я усадил Юльку и присел рядом с ней. С лица принялся убирать растрепанные пряди, и вытирать ее слезы.

- Малышка, я прошу тебя, успокойся. Все позади, милая. Все позади. Ты же знаешь, что я теперь никому не дам тебя в обиду. Не убивайся так из-за этого ублюдка. Юлька. Я тебе запрещаю плакать, поняла меня?

- Они думали у меня три миллиона, Захар. Понимаешь? Думали…

Я обнял Юльку, пытаясь отдать ей свое тепло.

Я понимал, о чем она говорит. Ведь за триста тысяч ни Градов, ни Гриньковский не охотились бы за Юлькой. Они придумали то, чего нет на самом деле и разрушили наши жизни. Повезло дяде, что он уже на том свете, и очень надеюсь, что в аду.

- Я люблю тебя, девочка. Жди меня в машине, - я вложил ей в руку ключ, и поцеловав в губы пошел в ангар.

Нужно поскорее с Виктором расправиться, чтобы никогда больше не возвращаться к этому. Хочу быть рядом с семьей, а не с этой гнидой. Слишком много внимания ему.

Захлопнул железную дверь, и подойдя к ушлепку, с размаха мазал ему по челюсти. По*уй, что с ним будет. Теперь меня это не волнует.

- Теперь, падла, ты будешь жить так же, как Юлька, только в разы хуже.

Он что-то промычал, а я кивнул ребятам чтобы подкатили к Гриничу его сюрприз. Я приготовил для него особенный подарок. На который он заслужил.

Мужики подкатили деревянную дробилку, которая Витьке покажется раем по сравнению с другими пытками, которые я мог приготовить. Но понял, что его смерть могла быть скорой и бессмысленной. А тут, можно даже полюбоваться, как он мучается.

Носком ботинка пнул его в плечо, заставляя перевернуться на спину.

Гринич снова промычал, и посмотрел на меня сквозь заплывшие глаза.

Моя девочка постаралась. Надо бы руки ей обработать.

- Радуешься, тфу… - он сплюнул и оскалился, демонстрируя перепачканные в кровь зубы, - смотришь на мое поражение. Тварь твоя… кхм-кхм, - я с ноги двинул ему по ребрам за слова, адресованные моей жене.

- Не в твоем положении раскрывать свой поганый рот. Ты гнида, конченая мразь, которая посмела тронуть то, что для меня свято. А теперь представь, каково нам было всем троим хреново эти годы, так тебе будет в три раза хуже.

- Мне уже похер, Сарбаев… я сдохну, а вам со всем этим жить.

- Ты даже не представляешь, как я буду радоваться, зная, что перед смертью ты будешь мучаться. Или ты думаешь, я тебя так просто убью? Нет, Гриня… нет.

Перевел взгляд на мужиков и кивнул.

Пусть приступают.

Сам расположился на стуле, и подкурив сигарету с удовольствием наблюдал за мучениями Гринича. Ни капли не трогали его крики.

Мужики подкатили ближе сооружение, подобное тому, что применяли в средневековье. Витька начал орать, когда его переложили на деревянный настил, а одну ногу сунули в отверстие между огромных деревянных зубил.

Снова затянулся и ухмыльнулся, когда Костя резко опустил верхнюю часть зубил. Кажется, дробилкой называют это сооружение. Вот и Гринич заорал после того, как его колено полностью было раздроблено.

Никакой жалости. Сплошное удовольствие.

Костя поднял верхнюю часть, и резко опустил на ногу ублюдка. Раздался хруст и дикий ор, приносящий радость моей душе.

Возможно, сейчас я выглядел слишком жестоким, но угрызений совести не испытывал. Кто-то бы сказал, что месть — это плохо, и на это мне тоже плевать. Я кайфую что могу наблюдать за страданиями Гринича. Это еще мало за все годы, что он отнял у нас с Юлькой. И за сына я придумал отдельный бонус.

Костян сунул левую ногу подонка, при этом оставив на месте праву. Если, конечно, ее еще не оторвало.

- Пусти, Сарбаев, - промычал Гринич, а я сделал вид, что не услышал его.

На ноги снова опустилась дробилка, вырывая из пасти Гринича очередной вопль, дикий, отчаянный, на последнем издыхании.

- Кость, закончишь здесь, дальше по плану. Пусть эта гнида сдохнет, проведя свои последние дни овощем в четырех стенах.

- Забетонировать? – уточнил Димон, подойдя ко мне.

Я выбросил окурок и едва заметно покачал головой.

- Нет, Костя тебе все расскажет.

Я подошел к Гриньковскому и похлопал по мокрой щеке.

Ничего не екнуло.

- Ну, бывай, падла. Доживай свои дни, как сможешь.