Ты будешь моей (СИ)

Почему там больно? Грудь сжимает тисками и становится сложно дышать. Мне постоянно хочется реветь, хочется кричать, как в зале суда, чтобы хоть кто-то меня услышал. Но здесь, сидя в машине не было смысла сотрясать воздух зря. Грише было больно так же, как и мне, и говорить ему о несправедливости судьбы не имело смысла, хотя я иногда срывалась.

Вытерев щеки, я повернулась к Грише. Его лицо было каменное. Он даже редко моргал. Губы сжаты в одну линию, а в глазах… тоже что и у меня. Адская боль.

- Гришенька, скажи, что мы справимся?

Он бросил на меня короткий взгляд, а в следующую секунду, раздался удар. Меня бросило вперед, раздался дикий скрежет, и только благодаря подушкам безопасности я не двинулась головой о панель, или стекло.

Очнулась, уже лежа на койке в больнице.

Тело пронзает боль от моей попытки подняться, и я заваливаюсь обратно, тут же морщась от боли в голове. Черт! Да что за несправедливость?

- Мари, ты как себя чувствуешь? – услышала голос мужа, и медленно открыла глаза.

- Шах, как бы я хотела сейчас пошутить над тобой, да сил нет. Я вся как побитая.

- Главное, что ты в относительном порядке. Только нос немного сломан. Но это поправимо.

- Красавица еще та, да?

- Ты у меня самая красивая.

- Как там Гриша?

- Гриша твой ангел-хранитель. Вытащил из машины за минуту до ее взрыва.

- Что? – удивилась я, не понимая, что послужило причиной.

- Марианна, вас пытались убить, и думаю догадаться кто это сделал не составит труда.

- Вот ублюдок, - прорычала я, сжимая в руках плед, - какого черта ему еще от нас надо? Что он теперь хочет? За что мстит нашей семье?

- Мы так и не узнали всю правду, Мари. Юльке, возможно, они что-то и поведали, но даже Захар не знает всего. Мы понятия не имеем чего они хотели. Но я думаю с легкостью можно грешить на деньги. Только вот о какой сумме идет речь?

- Я не понимаю, почему нельзя было просто взять через нас эти деньги? Я бы сейчас нашла любую сумму, только бы все были рядом.

По щекам снова покатились слезы, а Тим забравшись ко мне на кровать, потянул в свои объятия.

- Спасибо, что ты рядом, - хмыкнула, мокрым носом утыкаясь ему в шею.

- Ты можешь оставить все свои сопли на мне, я все равно буду тебя любить.

- Даже сейчас ты не можешь не пошутить.

- О чувствах я не шучу, - строго произнес он, а я прикрыла глаза.

Как же мне хотелось уснуть и ни о чем не думать. И чтобы проснуться, а все родные рядом.

- Я уничтожу эту гниду, найду и уничтожу. Такая падаль не должна ходить по земле. Он будет гореть в аду.

- Тим, помоги нам найти Гордейку? Пожалуйста, помоги.

- Мы найдем, слышишь? Найдем!

Но все наши последующие поиски не увенчались успехом.

Виктор Гриньковский словно испарился, а скорее всего просто сменил имя. Тварь!

Ни разу нигде не всплывал, и даже перестал охотиться на нас с Гришей. Либо он что-то замышлял, либо ему стало не до нас.

Но каждый день нам не давала покоя мысль о Гордей. Ребенок – маленький, беззащитный и ни в чем невиновный. За что ему это все? Зачем Виктор забрал с собой ребенка?

Но мы глубоко сомневались, что ублюдок будет возится с малышом, а потому сразу же принялись искать его по детдомам. А нам все, как один говорили – ищите на кладбище.

Сволочи!

Как можно так говорить о живем ребенке?! И эти люди воспитывают одиноких детей. Ни жалости в них, не любви. Им было плевать на чужие судьбы. А в глазах многих мы увидели лишь презрение к малышам обделенных счастливым детством.

Неприятный зажравшиеся людишки.

Дни сменялись ночами, и каждый раз становилось лишь труднее.

Наши с Шахом дети постоянно спрашивали куда пропал Гордей, почему мы не пускаем их гулять вместе. А мне каждый вопрос как нож в сердце. Что говорить, как ускользнуть от ответа, как сделать так, чтобы ребята не видели мою боль.

Год…

Прошел целый год, прежде чем у нас появилась надежда.

Мы снова и снова искали Гордея по детским домам, пока нам не намекнули на один из домов пригорода. Говорят, туда чаще привозят бездомных детей.

Только вот Гордейка не был бездомным…

И когда мы втроем вошли в серое обветшалое здание, на меня нашла лавина горечи и безумного сожаления. Глаза-блюдца, глаза нашего мальчика, ошарашено смотрящие на меня в упор. Это сочетание Юльки и Захара. Их маленькая копия, пострадавшая от жестокости людей.

- Гордеюшка, - прошептала я, а малыш, постояв еще несколько секунд, резко развернулся и сбежал в одну из комнат.

Он обижен и напуган. Он думает, что мы все предали его…

Он видел, как убили его мамочку.

- Нам срочно надо к директору, - сказала я, и сразу же побежала на поиски нужного кабинета.

Слава Богу тот оказался рядом. Первая дверь по коридору. Такая же серая, советская и немного ободранная.

Я постучала и без разрешения вошла внутрь. Позади меня маячили Тим и Гриша.

- Здравствуйте. Вы директор?

- Ну, я. А вам чего?

- Меня зовут Марианна Денисовна Асадова, в девичестве Сарбаева. Эта фамилия вам ни о чем не говорит?

Женщина посмотрела на меня с подозрением, и я заметила, как ее пальцы сжались в кулаки. Нервничает?

- Впервые слышу, - строго ответила она, и тут же принялась блуждать взглядом по столу.

Не понравилось мне ее поведение.