Ты будешь моей (СИ)

— Откройте! — закричала я, стуча по железному покрытию. — Откройте немедленно! Откройте!

За дверью послышался шорох, скрип, и она открылась.

— Ты че шумишь, коза?

— Виктор, не будь сволочью, покорми ребенка!

Он резко схватил меня за подбородок, и прижав спиной к стене, угрожающе навис надо мной.

— Закрой рот, шмара, иначе я его тебе сам заткну, и не посмотрю на запрет Градова. Пошла села к своему сосунку и жди приговора.

— Ты же не совсем конченый, покорми малыша. Он голоден.

— Вам все равно не долго осталось, зачем тратить еду? — хмыкнул он, поглаживая мое лицо своей клешней.

— Будь ты проклят, ублюдок! — прошипела я, за что получила очередную звонкую пощечину.

Гринич оторвал меня от стены и швырнул на пол, следом за собой закрывая двери.

— Мамочка, — прошептал малыш, подбегая ко мне.

Я сморщилась от боли, хватаясь за плечо и локоть.

— Мамочка.

— Все хорошо, сынок. Все хорошо, милый.

— Люблю маму.

— И я тебя люблю, милый. Очень-очень люблю. Ты дороже всех на свете.

Совсем скоро к нам в комнату пришел Градов с ублюдком Витей и еще одним мужиком.

Дмитрий осмотрел нас с превосходством в глазах, и кивнув, вышел.

Я снова схватила Гордея на руки, но Виктор вырвал его из моих объятий, а сын расплакался.

— Мамочка.

— Я здесь, я рядом, сыночек.

— Пошла вперед!

Нас как под конвоем вывели на улицу. Я то и дело смотрела на Гордея переживая, чтобы ему не навредили. Он всхлипывал, а Гринич постоянно нервно тряс ребенка. В эти моменты я готова была разорвать тварь на мелкие кусочки. Он гадкое чмо, посмевшее трогать моего сына.

Ненавижу, презираю это ничтожество.

— Если ты еще раз его потрясешь так, я клянусь, подействует не только мое проклятие. Но я с того света приду и уничтожу тебя.

— Заткнись уже…

— У меня бабка была ведьмой, я кое-что умею. Могу даже твое будущее предсказать. Хочешь?

— Повесели, — хмыкнул он, останавливаясь у машины. Я огляделась, но слова сказать не успела, когда услышала его голос: — даже не думай о побеге. Сразу пристрелю, обоих.

— Мой приговор тебе — ты сгниешь в овраге.

— Хорошо. Теперь шевели булками, запрыгивай в машину.

Я таки отобрала у него сына и вместе с ним забралась на заднее сидение черного внедорожника.

Не знаю, куда мы ехали. Боялась я только за Гордея. Он был важен для меня как никто другой. В эту минуту, в эти длинные полчаса пока мы ехали в неизвестном направлении у меня перед глазами пролетело все детство малыша. Я продолжала носом утыкаться в его макушку, и прикрыв глаза тихо рыдала. Мое сокровище, мое маленькое тельце, мое самое большое счастье.

Если есть Бог, я прошу его уберечь моего ребенка. На себя плевать, пусть только малыш живет. Пусть ему ничто, и никто не навредит. Он же только жить начал, он ни в чем не виноват.

Оставшийся путь я молила Бога за сына.

А когда авто остановилось по прибытию в пункт назначения, мое сердце пустилось в пляс, и стало дурно настолько, что казалось меня вот-вот вырвет.

Нас повели в какое-то помещение, что-то вроде заброшки. Теперь рядом шел Градов и еще один мужик. Виктора рядом не наблюдалось.

Сына снова отняли, и тащили его едва не на буксире. Душа в пятки уходила от его криков, а когда малыш споткнулся и упал, Градов дернул его за руку причиняя очередную боль. И тут я не выдержала. У меня словно спустили какие-то механизмы, опустили рычаги, давая волю действиям. Я резко развернулась, и размахнувшись, почувствовала адскую боль где-то слева в области груди и громкий крик моего мужчины.

От шока я не сразу поняла, что произошло, и лишь опустив голову, тут же рухнула на землю. Темнота, и теплая жидкость, растекающаяся по груди.

— Мамочка… моя мамочка.

Глава 40

Марианна.

— Суд постановил — признать виновным Сарбаева Захара Денисовича в убийстве Сарбаевой Юлии Алексеевны и Градова Дмитрия Валерьевича, и назначить подсудимому наказание в виде лишения свободы сроком десять лет…

Дальше я не слушала что говорит судья. Перед глазами пелена, а в душе дикий страх того, что какой-то мерзавец решил судьбу моего брата. Тело сковало тисками, и я сквозь слезы посмотрела на Захара. Он едва заметно качал головой, но смотрел на меня пустым, ничего не отражающим взглядом.

Десять лет…

Пальцы сжались в кулаки, больно впиваясь ногтями в нежную кожу.

Так не должно быть, не с моим братом, не с самым добрым и справедливым человеком в мире. За что?

По щекам покатились слезы градом. Душу выворачивало наизнанку. Ужасно хотелось кричать, драться, что-то бить. И я не сдержалась. Заплакала горько, закричала навзрыд, чтобы хоть как-то уменьшить свою боль. Даже живот сковало спазмом, и я согнулась пополам, не в силах стоять ровно. И только брат, Гриша, поддержал меня, не позволив упасть.

Захар и Гриша — два самых родных на этом свете человека. Два моих брата. И одного решили отнять, как когда-то отняли родителей…

— Отпустите его! Отпустите! — кричала сквозь слезы, но знала, что меня никто не услышит.

Только братская рука не давала мне упасть на пол и быть затоптанной толпой бездушных тварей.

— Марианна, послушай.

— Пустите его. Слышите! Бессердечные! Пустите!