Ты

Тебя сопровождают двое парней. Одного из них я узнаю по цвету волос: это Ваня, второй гитарист, у которого была передозировка. Надо же, живой… Годы его изменили. Волос на его голове осталось поменьше: вместо рыжей копны а-ля «взрыв на макаронной фабрике» – «три волосинки», остриженные под машинку. Но глаза всё те же – круглые, карие и внимательно-живые. «Как у шимпанзе», – думается мне почему-то. Худой, как скелет, но главное – живой, и мне отчего-то становится радостно. Человек выжил. Разве это не хорошо?

Илью я не запомнила и сейчас вижу как в первый раз. Коренастый, крепкий, круглоголовый, с ямочками, вспрыгивающими на щеках при улыбке. Тёмная футболка и джинсы, барсетка и кроссовки, а в зрачках – искорки-иголочки жизнерадостного блеска. Хороший парень, решаю я. Да ты бы и не смогла ужиться в группе с плохими людьми.

Ну, а ты, главная героиня моих ночных волнений, виновато прячешься за спинами ребят. На твоей голове – бейсболка, причём явно чужая, потому что уходила ты без головного убора.

– Ты уж прости, – извиняется передо мной Илья, поблёскивая весёлыми искорками в зрачках. – Давно с Янкой не виделись, вот и посидели маленько…

Я впускаю всех трёх товарищей. Глубоко надвинутая бейсболка не даёт мне понять, есть ли на твоей голове волосы или нет, но когда ты со вздохом её снимаешь…

– Ё-моё, – вырывается у меня.

Сначала твоя бритая голова приводит меня в ужас. Жуткое зрелище! Мне дико видеть тебя совсем без волос, ты сама на себя не похожа с этой «причёской» – а точнее, с отсутствием таковой.

– Не бей, пожалуйста… – Ты шутливо прикрываешься руками.

Бить тебя мне отнюдь не хочется, а хочется от души отодрать за уши, смешно торчащие на круглой голове. А в горле ни с того ни с сего застревают слёзы:

– Ты хоть представляешь себе, какую ночь я пережила?!..

– Прости, птенчик, – шепчешь ты.

Я не сопротивляюсь твоим рукам, которые обнимают меня и гладят по щекам. До меня вдруг доходит, что ты ласкаешь меня при Ване и Илье, и мне хочется сжаться в комочек… Но им, видимо, всё давно известно о тебе, потому что оба подмигивают, а Илья говорит:

– Вот честно, завидую я тебе, Яныч. Красавица у тебя жена. Мне б такую!..

Они любят тебя такой, какова ты есть.

Что мне остаётся? Я завариваю чай. А ребята переглядываются:

– Может, пивка?

Ты твёрдо отвечаешь:

– Нет, мужики, всё. Тут попойку устраивать не будем. Если Лёня сказала – чай, значит, чай.

Когда я закрываю глаза, голоса начинают звучать как будто сквозь слой ваты. Похоже, весь выходной я проваляюсь больная, а значит, не напишу новую главу… Ну да ладно. Главное – ты дома, пусть теперь и лысая. Кстати, твой череп очень красивой и изящной формы, и выглядит это не так уж страшно, как мне показалось сначала.

Жара снова превращает мои волосы в сальную шапку. Шампунь и прохладная вода немного спасают положение, но я ловлю себя на том, что завидую твоей стрижке. Впрочем, сама так подстричься я не решусь, вопреки всем очевидным преимуществам такой «причёски» летом.

Моя ладонь ложится на твою голову. Ощущение – как бархат. И отчего-то в низу живота начинает пульсировать что-то горячее и волнительное. Неземное спокойствие твоих глаз странно сочетается с возбуждённо приоткрытыми губами, с которых срывается тёплое дыхание, касаясь моего рта.

– Утя, я что-то неважно себя чувствую… Давление опять, – бормочу я.

– А мы потихоньку, – шепчешь ты. – Я всё возьму на себя, ты ни о чём не думай и расслабься.

Я утопаю в мягкости твоих губ, в их бархатисто-щекочущей нежности, и к чёрту все мои угрозы лишить тебя секса. К чёрту, потому что это восхитительно. Я даже не подозревала, что новый вид твоей головы может так меня заводить…

Даже не хочется, чтобы наступало двадцатое июля.

6. НА ГРАНИ ПАЛЕВА. АЛЕКСАНДРА

Снова на «машине времени» переношусь в нашу первую осень. Встречались мы тогда не так часто, как хотелось бы: ты работала шесть дней в неделю, а в моём графике на воскресенье не всегда выпадал выходной день. Вечера у тебя тоже часто бывали заняты: ты посвящала их собственному музыкальному творчеству и аранжировкам.

Приходилось выкраивать время. По средам и четвергам у тебя в школе с одиннадцати до трёх были «окна», и если мои выходные выпадали на эти дни, мы спешили на короткое свидание.

Обычно ты ждала меня в скверике у нашего любимого кафе; осеннюю прохладу прогоняла чашка капучино с рисунком на пене, согревая наши руки. Опавших листьев в парке становилось всё больше, и они льнули к ногам, а то и неслись следом, как ласковые собачонки. Я набирала их целыми охапками и осыпала тебя с головы до ног. Смеясь и отряхиваясь, ты добродушно ворчала:

– Ну чисто дитё малое…