Твой сын, Одесса

Аргир и сам понимал, что промахнулся. На его запрос из полиции сообщили, что действительно в одесской артели гужевого транспорта был такой Сергей Иванович Носов, судимый, из рязанских, в первый же день войны мобилизованный на оборонительные работы и дезертировавший из ополчения. Теперь оставалось только выгнать ко всем чертям всех задержанных, кроме, конечно, Бойко и братьев Гордиенко. Выгнать, само собой разумеется, ночью, после комендантского часа, чтобы патрули перестреляли их на улице, как куропаток… На какие-то ценные признания Бойко и Гордиенко рассчитывать тоже не приходится — Аргир успел убедиться в фанатичной стойкости большевистских подпольщиков. Да и вряд ли хозяин явочной квартиры и связной знают то, что интересует сигуранцу… Ну, а проваленная явочная квартира потеряла всякую ценность, больше туда никто не явится, обрывается последняя ниточка… И все это по его, Аргира, вине: не поторопись он вчера назвать имя Якова Гордиенко, все прошло бы незаметно, рано или поздно они накрыли бы на явочной квартире крупную птицу…

— Вы совсем потеряли голову, капитан! — услышал Аргир раздраженный голос Курерару. — Я в третий раз предлагаю вам приступить к допросу Бойко, а вы стоите, как истукан, и что-то там шепчете себе под нос. Или потеряли способность к работе?

Аргир вздрогнул. Ему очень хорошо было известно, что ожидает сотрудника контрразведки, в ценности которого сомневался Курерару. Такой работник исчезал бесследно.

…В тесной и грязной камере — пять шагов в длину, три — в ширину — оказалось четверо: братья Гордиенко, Саша Чиков и Петр Бойко.

— Откуда этот гад оловянноглазый узнал мою фамилию? Почему они меня искали? — спрашивал сам себя вслух Яша.

— Завидное знакомство, — насмешливо процедил Чиков. — С такими связями ты далеко пройдешь, Яшко.

— Не зубоскаль, Сашко. Не время, — заметил Алексей.

— Почему нет с нами… — Яша недоверчиво покосился на дверь камеры. — Где Носов? Петр Иванович, вы шли с ним последним, почему нет с нами Носова?

Но Бойко совсем расклеился: почернел лицом, как земля, забился в угол, стонал и дрожал.

— Да чего вам-то бояться, Петр Иванович, — подбадривал его Яша. — Скажете, что не знал, мол, что у Гордиенка есть оружие, думал, порядочный человек, кто он — на лбу не написано. Валите на меня, молодой, выдержу… Самое главное: молчите про Садового — сном-духом, мол, не ведаю.

Бойко молчал, грыз пальцы, как волк прихваченную капканом лапу.

Вскоре его увели.

— Достанутся Старику как хозяину самые сливки, — сочувственно вздохнул Чиков. — Жалко…

— Не горюй, всем хватит, — хмуро пошутил Алексей.

Но не вернулся еще Бойко, позвали на допрос Сашу Чикова.

Яша подошел к нему вплотную, внимательно посмотрел парню в глаза.

— Сашко! Ты ничего не знаешь. Чинил примусы — и все! Понял?

Чиков молча кивнул головой.

— Письмо Зигмунда Дуниковского помнишь?

— Помню, Яша.

— Его били резиной, ногами, крутили руки, поднимали за волосы, бросали на пол… Помнишь эти строчки, Сашко?

— Помню.

— На рассвете его опять повели на допрос, требовали, чтобы он назвал фамилии товарищей. Снова били… И он никого не выдал. Все взял на себя…

— Да.

— И так сегодня поступим мы. Как первые комсомольцы!

— Да, Яша.

— Скорее там собирайся, Чиков! — крикнул жандарм за дверью — Или тебе помочь?

Гордиенко поцеловал Сашу. Тот молча прижал его к себе. Потом легонько оттолкнул. И вышел из камеры.

Через три часа его внесли в камеру и бросили на цементный пол, как мешок. Он даже не имел сил стонать.

— Яков Гордиенко, на допрос! — крикнул тот же жандарм за дверью.

Алексей обнял брата.

— Держись, Яша. Помни, мы — из отряда чекистов.

— Если что, передай отцу: Яшка не подвел. Убить они меня убьют, но и сами намучаются.

…Перед Яшей, за массивным дубовым столом, сидел сам начальник следственной части майор Курерару. У майора — тщательно закрашенная седина на висках и иссеченное морщинами, как дубовая кора трещинами, лицо, которое уже ничто не разгладит. У майора — тонкие, аккуратно подбритые усики и вставная челюсть. Где-то уже видел Яша этого майора… Какие глаза у майора, Яше судить трудно, потому что майор, допрашивая, не поднимает на арестованного глаза, да и вопросы задает не тому, кого допрашивает, а переводчику — молодому горбоносому парню, у которого, кажется, нет ни чувств, ни интересов, он переводит слова майора Яше и Яшины слова майору, оставаясь бесстрастным, мертвым, каменным.

— Если ты будешь давать толковые ответы, облегчишь свою судьбу.

— Буду стараться, — усмехнулся Яша. — На экзаменах всегда были мною довольны.

— Ты убил Садового?

«Так вот в чем дело! — быстро соображал Яша. — Кто-то видел меня на Южной в ту проклятую ночь и донес… Ну что ж, если все дело в этой собаке, отпираться не стану, возьму все на себя… Остальные-то в этом не замешаны, их подержат и выпустят!»

— Отвечай коротко: да или нет?

— Да.

Переводчик исподлобья посмотрел на Яшу, прежде чем перевести его ответ. Но майор Курерару ничем не выказал своих чувств, не поднимая глаз, задал новый вопрос:

— Почему ты его убил?